"Дени Дидро. Племянник Pamo" - читать интересную книгу автора

забавы всех родов? Я предпочел бы быть бродягой, чем обладать большим
состоянием, не имея ни одного из этих удовольствий. Но вернемся к Расину. От
этого человека прок был только людям, не знавшим его, и в такое время, когда
его уже не было в живых.
Я. Согласен. Но взвесьте и вред и благо.
Он и через тысячу лет будет исторгать слезы; он будет вызывать
восхищение во всех частях земного шара; он будет учить человечности,
состраданию, нежности. Спросят, кто он был, из какой страны, и позавидуют
Франции. Он заставил страдать нескольких людей, которых больше нет, которые
почти и не вызывают в нас участия; нам нечего опасаться ни его пороков, ни
его недостатков. Конечно, лучше было бы, если бы вместе с талантами великого
человека природа наделила его добродетелями. Он - дерево, из-за которого
засохло несколько других деревьев, посаженных в его соседстве, и погибли
растения, гнездившиеся у его подножия; но свою вершину он вознес к облакам,
ветви свои простер вдаль; он уделял и уделяет свою тень тем, что приходили,
приходят и будут приходить отдыхать вокруг его величественного ствола; он
приносил плоды, чудесные на вкус, которые обновляются непрестанно. Можно
было бы пожелать, чтобы Вольтер отличался кротостью Дюкло, простодушием
аббата Трюбле, прямотой аббата д'0ливе, но, раз это невозможно, взглянем на
вещи с точки зрения подлинной их ценности. Забудем на минуту о месте,
которое мы занимаем во времени и в пространстве, и окинем взглядом будущие
века, отдаленнейшие области и грядущие поколения. Подумаем о благо рода
людского; если мы недостаточно великодушны, то, но крайней мере, простим
природе, оказавшейся более мудрой, чем мы. Если вы голову Греза обдадите
холодной водой, то, быть может, вместе с тщеславием угасите н его талант.
Если вы Вольтера сделаете менее чувствительным к критике, он уже не в силах
будет проникнуть в душу Меропы. Он больше но будет трогать вас.
Он. Но если природа так же могущественна, как и мудра, почему она не
создала гениев столь же добродетельными, как и великими?
Я. Да разве вы не видите, что подобным рассуждением вы опрокидываете
весь мировой порядок и что если бы все на земле было превосходно, то и не
было бы ничего превосходного.
Он. Вы правы. Главное, чтобы вы и я были среди живых и чтобы мы были -
вы и я, а там пусть все идет, как заблагорассудится. По моему мнению,
наилучший порядок вещей - тот, при котором мне предназначено быть, и к черту
лучший из миров, если меня в нем нет. Я предпочитаю быть, и даже быть наглым
болтуном, чем не быть вовсе.
Я. Все люди думают так, как вы, и, порицая существующий порядок, сами
при этом замечают, что отказываются от собственного бытия. Он. Это верно.
Я. Согласимся же принять всякую вещь такою, как она есть, посмотрим,
чего она нам стоит и что нам приносит, и оставим в покое целое, которое мы
знаем недостаточно, чтобы хвалить его или бранить, и которое, быть может, ни
плохо, ни хорошо, если оно необходимо; так полагают многие порядочные люди.
Он. Я мало понимаю в том, что вы мне излагаете. Это, по всей видимости,
что-то из философии; предупреждаю вас, что не имею к этому касательства.
Знаю лишь одно: что мне хотелось бы быть другим, чего доброго - гением,
великим человеком; да, должен признаться, такое у меня чувство. Каждый раз,
как при мне хвалили одного из них, эти похвалы вызывали во мне тайную
ярость. Я завистлив. Когда мне сообщают какую-либо нелестную подробность из
их частной жизни, мне приятно слушать: это сближает нас, и мне легче