"Томас Диш. Квинтет" - читать интересную книгу автора

часов. Койка начинает рассказывать анекдо ты про докторов и медсестер, про
посетителей, про мыслишки на полу; анекдоты, усеиваю щие простыню, как сырое
просо.
- Сестра, - зовет он. - Сестра!
Есть тысячи коек, тысячи больниц, тысячи хризантем - но стоит чуть
изменить кон текст, и каждая из них обретает уникальное значение. Мысли
мистера Кандолле начинают объедать хризантемы. Медсестра сидит в другом углу
палаты, в мельтешеньи теней, и, ниче го не замечая, продолжает вязать.
Красный свитер для мистера Кандолле. Красный пуловер. Красную лыжную
шапочку. Красную хризантему.
Мистер Кандолле думает: можно ли сказать, что время - это четвертое
измерение?
Медсестра думает: мистер Кандолле совсем плох.
Мысли думают: красные хризантемы.
Время поедает мистера Кандолле. Время поедает медсестру. Время плоское,
круглое и красное. Время - это хризантема. Это не четвертое измерение.
Прикоснись ко мне. Поцелуй меня.
Это прекрасно до боли.

Символы

Нет, Юдифь, это значило б ожидать от тебя слишком многого - чтобы ты
поняла меня. Изящество моей манеры всегда будет ставить тебя в тупик. Ты
Семела, а я Юпитер. Оставь меня. Подойди к другой картине и рассмотри ее
повнимательней. Подумай, как неудобны эти новые туфли, как они тебе жмут.
Мне наплевать на твои туфли. Мне наплевать, какого у тебя цвета волосы.
Когда я уйду, Юдифь, я никогда больше не вернусь.
Когда я сказал "Боюсь, я погублю тебя", - ты мне поверила? Разве
согласиться с тем, что легче всего срывается с языка, так же легко?
Смотрите, как изящно склоняет она голову, безмолвно соглашаясь; плавному
изгибу шеи вторит плавный изгиб плеча.
Рассмотри, Юдифь, - ибо я намереваюсь звать тебя Юдифь, пока мне так
нравится, - рассмотри это блюдо с лимонами, апельсинами и яйцами. Рассмотри
их формы, цвета, про странство, которое они занимают. Но тебе запрещено
трогать их или даже заговаривать с ними. Ты одна и ты нема; а оранжевое
платье слишком яркое и не идет к цвету твоего лица. Твои габариты не приняли
во внимание. У тебя болит голова. Ты отходишь, а имя твое тя нется следом на
золотой ленточке...
Ты по-прежнему видна мне в высоком сводчатом дверном проеме. Такое
впечатление, будто корова с картины у твоих ног силится выглянуть за раму; а
ты стоишь в этих новых неудобных туфлях и недоумеваешь, как только люди
брали за труд рисовать коров и подно сы с фруктами, как другие брали за труд
покупать нарисованных коров, что те означали для них в эмоциональном плане.
Но, Юдифь, чем сама ты лучше картины? Посмотри на себя. Жесткие бархатные
складки примостились на твоей внушительной груди, ступенчато нисхо дят по
бедрам, путаются в зудящих ногах. Облака идут трещинами. Нивы коробятся. Ты
по крыта стеклом. Никто не может тебя коснуться. Никто и не хочет тебя
касаться. Ты висишь так высоко, что никто не берет за труд просто задрать
голову, а то, что ты пытаешься выра зить, смотрится, честно говоря,
выспренне и малоубедительно.