"Уильям Дитрих. Пирамиды Наполеона " - читать интересную книгу автора

собачьей миске, и, найдя проход на соседнюю улицу, бросился наутек. Вслед
мне неслись сумбурные крики, трудно сказать, чего в них было больше -
ярости, недоумения или призывов к действию. К счастью, в Париже проживает
шестьсот тысяч горожан, и вскоре я уже смешался с толпой под навесами
Центрального рынка, где влажная приземленность перезимовавших яблок, рыжей
моркови и блестящих угрей помогла мне успокоиться после жуткого шока,
вызванного безжалостно вспоротым телом. Увидев фуражки двух жандармов,
проходивших по сырному ряду, я свернул в другую сторону.
Да, на мою голову свалились серьезные неприятности, и самое ужасное
заключалось в том, что я совершенно не понимал, кто их мне подстроил. Я мог
догадаться, почему обчистили мою комнату, но не представлял, зачем убили
несчастную шлюху - ведь мне казалось, что она была в сговоре с ворами. Так
за что же ее убили? У нее не было ни моих денег, ни медальона. И что
подразумевала Минетта, написав кровью первую букву моей фамилии? Все это не
только озадачивало, но и пугало меня.
Понятно, что американец в Париже особенно уязвим. Хотя, конечно, именно
с помощью французов мы добились нашей независимости. И так же бесспорно, что
великий Франклин, прославившийся остроумием за годы дипломатической службы
во Франции, в таком множестве изображался на открытках, миниатюрах и чашках,
что даже король, в редком приступе королевского остроумия, приказал
изобразить такой портрет в ночном горшке для одной из его пылких поклонниц.
И, безусловно, благодаря моей связи с этим ученым и дипломатом я приобрел
нескольких друзей среди влиятельных французов. Но отношения между нашими
странами ухудшились из-за того, что Франция начала посягать на нейтральные
торговые суда Соединенных Штатов. Американские политики, приветствовавшие
идеализм Французской революции, с отвращением восприняли террор. Если я и
мог быть чем-то полезен в Париже, то только помощью в достижении
взаимопонимания между нашими народами.
Впервые я очутился в этом городе четырнадцать лет назад
девятнадцатилетним юнцом, приплыв на торговом судне; отец отправил меня в
это путешествие, желая избавить ветреного сына (и его состояние) от
увлечения Анабеллой Газвик и претензий ее честолюбивых родителей. Никто не
знал наверняка, действительно ли Анабелла ждала ребенка, но теоретически
такое было вероятно. Правда, такая невеста не устраивала мою семью. Сходное
затруднительное положение, как говорили, привело когда-то молодого Бена
Франклина из Бостона в Филадельфию, и мой батюшка сделал ставку на то, что
этот теперь уже пожилой политик с сочувствием отнесется к моим сложностям.
Помогло также и то, что Джосая Гейдж дослужился до чина майора в
Континентальной армии и, что еще более важно, числился масоном третьей
степени. Франклина, давнего члена франкмасонской ложи Филадельфии, избрали в
1777 году в парижскую ложу "Девяти муз", а уже в следующем году он
содействовал приобщению к их великолепному собранию самого Вольтера. Успев
побывать по торговым делам в Квебеке, я научился сносно говорить
по-французски и был достаточно образован (почти два года проторчал в
Гарварде, и мне изрядно надоели заплесневелые древние классики, свойственная
ученым эгоцентричность и склонность размышлять над вопросами, не имеющими
ответов), чтобы мой отец в 1784 году решился предложить меня в качестве
помощника американскому послу. По правде говоря, семидесятивосьмилетний
Франклин на закате жизни не нуждался в моих наивных советах, но ему хотелось
оказать услугу брату масону. Как только я прибыл в Париж, этот старый