"Олег Дивов. Убить отца (Эссе)" - читать интересную книгу автора

что я на него похож.
Мама говорит: в последние годы, мучимый болезнью, отец просто терял
адекватность и не мог вести себя разумно. Но я-то знаю, что это не
принципиально. Все равно в основе его ругани и угроз лежало
гипертрофированное желание защитить ребенка от житейских невзгод, научить
жизни, если потребуется - насильно.
Возможно, если бы я считал его своим другом, я бы ему подчинился. Но он
не хотел быть мне другом. Он хотел быть отцом. А я, уже взрослый, в отце
не нуждался совершенно. Я был чертовски одинок, и мне позарез нужен был
друг. Отец этого не понял. Тогда я вычеркнул его. Я так это и называю -
"убить". Не очень красиво, но верно по сути.
Он готов был дружить с кем угодно, только не со мной. Ему проще было на
меня гавкать, чем поддерживать толковый разговор. У нас оказался
принципиально разный жизненный опыт. Папа всю дорогу со скрипом
продирался, а его задвигали. В итоге он здорово озверел, понял, что жизнь
- дерьмо, и в ней нужно по возможности устраиваться и пристраиваться.
Сидеть и не отсвечивать. Редкий ненавистник большевиков, он с тоской
говорил, что мне придется вступать в партию, и сделать это нужно
обязательно. За тоску в голосе я его ценил. За сам текст - презирал.
Два упертых неврастеника мы были. Стоили друг друга. И ведь он выиграл
в конце концов! Ничего от меня не добился. Но все равно переиграл. Взял, и
оставил за собой последнее слово.
Он как ребенок радовался моим профессиональным успехам. А я целый год
скрывал от него, что меня выперли из института. Элементарно боялся
получить в лоб. А от тех, кто поднимает на меня руку, я ухожу навсегда.
Характер такой. Весь в отца.
В жизни я не видел двух больших кретинов, чем мы с папулей.
Когда он умер, мне было двадцать пять. Ему сорок семь.
Трезвый, он старался со мной не говорить. А поддав, начинал учить
жизни. Желательно при свидетелях. И чем больше их собиралось, тем резче он
высказывался. Честно говоря, свидетелей мне было жаль.
Тысячу раз я пытался найти с ним общий язык. Мягко объяснял и
убедительно доказывал. Старался внимательно слушать и мотать на ус.
Соглашался, что он прав, но сейчас я просто не могу жить так, как он от
меня требует. Говорил, что ищу свою дорогу, и у меня есть на это право. Он
смеялся и сообщал, что я дурак. Мол при таких темпах, когда у меня
откроются глаза, будет уже поздно, и я окажусь по уши в какашках, как и
сам папа. Я возражал, что он-то как раз в полном шоколаде, но отец только
головой мотал. Он мог нахалтурить приличные деньги, а нищенскую зарплату
вообще не замечать. Но инстинкт лидера все гнал отца вперед, лбом о стену,
туда, куда его, беспартийного бездипломного и недостаточно русского, не
пускали. В начальники. Уж понял, что не выйдет. И не рвался. А все равно
молча хотел.
Нормальный совковый полуинтеллигент, выходец из глухой провинции. С ним
всегда было о чем поспорить, такой ворох противоречий он в себе таскал. В
чем-то подозревая евреев, он с ними крепко дружил. Подолгу заигрывая с
руководством, потом отсылал его "на". Гордился моей родословной по
материнской линии. Но вздумай я взять мамину фамилию, укусил бы.
Когда его в сорок лет зашибло кризисом среднего возраста, он завел себе
молоденькую дурочку, которая оказалась на поверку расчетливой заразой. Моя