"Андрей Дмитрук. Следы на траве (Повесть, фантастика)" - читать интересную книгу автора

наследству - дико вопили. Было тошно воспринимать то, что творилось у них
в головах: кровавый азарт, хищный дух римских цирков.
Суарес выхватил пистолет. Но Зилле свернул настолько круто, что
мотоцикл встал на задние колеса. И Суарес, не успев отреагировать, всадил
пулю в днище коляски.
Аплодисменты. Зилле адским разворотом обошел противника и послал
выстрел в спину Суаресу; промахнулся, ловко описал правильный круг, снова
переходя в атаку...
Шальная пуля звякнула о каску распорядителя, тот присел: соперники,
расстреляв по обойме, демонстративно выбросили пистолеты. Трубы завыли,
отметив этап. Но вот более быстрый Зилле, опередив врага, привстал, как
всадник на стременах, и что-то продолговатое швырнул навстречу Суаресу.
Стрелами грязного дыма разлетелся взрыв, шарахнув осколками льда, и боевой
конь мотопехотинца ухнул в свежую полынью.
Мотоцикл погрузился в воду почти мгновенно, однако сам Суарес успел
вывалиться из седла на лед. Теперь Зилле мчался к сопернику, уползавшему
прочь от края черной ямы. Бедняга был ранен и явно выбился из сил. Тогда
гвардеец заглушил мотор, слез с мотоцикла и подошел к лежащему. Забрало
мешало рассмотреть его лицо. Неторопливым движением Зилле отстегнул от
пояса свой штык...
Невольно отвернувшись, Валентин взглянул в бесцветные,
надменно-усталые глаза Вождя под козырьком с толстым золотым жгутом. Право
же, сейчас в них было сочувствие. Оскорбительное сочувствие к чужаку, в
котором, вопреки мужественному облику, ничего не было от мужчины и бойца.
Истошно взревели трубы, знаменуя финал.


XVII

Должно быть, летом здесь было прекрасное место - туристское,
открыточное... Уступы природного амфитеатра обрамляли иссиня-серую бухту,
слева далеко в море тянулся мыс с одинокой скалой, подобной маяку. Волны
глухо грохотали внизу, наполняя отголосками воздушный простор. Зима здесь
была похожа на мокрую холодную осень. Среди ноздреватых глыб на голой
светлой земле росли блестяще-медные, с розовыми листьями колючие кусты,
корявые чернильные "сосны".
Урсула, шедшая впереди, вдруг шарахнулась под защиту каменного
козырька; смачно выругавшись, рванула из-под шубы здоровенный револьвер.
Бах! Мимо... Лиловый, под цвет деревьев, шевеля на длинном брюхе
многочисленными хваталами, каждое с острым крюком, плыл вверху на
раскинутых перепонках крылан-трупоед. Головы у него не было, грудь
разверзалась клыкастой пастью. Крылан тщательно готовился падать - столь
крупную добычу следовало разить наверняка. Урсула промахнулась еще дважды,
пока Лобанов не велел кокону трахнуть наглеца хорошим электрическим
разрядом. Неожиданно знакомо закудахтав и уронив пенистую слюну, тварь
вперед спиной унеслась за рощу, где вились двое-трое сородичей.
- Наверное, они еще помнят то время, когда здесь было... много пищи,
- сказала Урсула, придя в себя. - А потом изголодались. Обычно они на
живых не нападают...
- Этот, пожалуй, и сам не нападет, и другим отсоветует! - засмеялся