"Анатолий Днепров, и другие. Старинный фрегат под новыми парусами (повесть-буриме, 12 авторов)" - читать интересную книгу автора

бортовые приборы показывают совсем иное, и именно эти показания истинны, а
не те, что попадают на Землю. Например, пульс у капитана Карне не
семьдесят, как передает на Землю кардиограф, а сто пятьдесят. Астрофизик
Ришпен трое суток ничего не ест, со стояние у него полуобморочное. А самое
страшное, что в иллюминаторы и телескопы они не видят ничего. Ни Земли, ни
звезд, ни Венеры. Пространство, мерцающее лиловыми переливами. И еще -
"несколько ярких точек в пучностях свечения, яркость - минус пятая звездной
величины, количество неопределенное, около десяти точек". Так... Нет,
этого, безусловно, мало, нужны дополнительные сведения. Ах, черт, и
объяснять некогда...
- Вам плохо? - с беспокойством спросил профессор.
- Плохо не мне, - решительно сказал Йен, глядя прямо в глаза
профессору, - а Фелисьену, и я могу помочь, если вы не будете бояться и
согласитесь несколько отложить объяснения.
Профессор Карне откинулся назад и прерывисто вздохнул, словно от
сильной боли.
- Я... простите, я вас не понимаю, - еле выговорил он.
- Послушайте, - сказал Йен, обрывая нить его лихорадочных размышлений.
- Поверьте пока в чудо. И в то, что я ни вам, ни вашей стране не причиню
никакого зла. Когда я шел сюда, вы составляли уравнение... нелинейное
уравнение, описывающее некую туманность... Ну поймите, что я не мог этого
узнать ни от кого, вы еще никому об этом не говорили, и вы захлопнули
бювар, когда вам доложили обо мне. Ну при чем тут шпионаж, бога ради,
опомнитесь, мы же ученые, да и тайна-то копейку стоит: ведь не скроешь от
мира, что "Лютеция" погибла, а она погибнет, если мы не вмешаемся... Только
не пугайтесь, я потом все объясню, а пока дайте ваши заметки... Ну и
отлично, и верьте мне... Минуту... Ну, конечно! А, черт, ручка... в
самолете протекла... Ага... но зачем так длинно?.. Вот оно, в обозримом
виде, вот и решение. Это не туманность, дорогой коллега! Такой туманности
не существует.
Профессор осторожно взял листы с поправками Йена. Несколько минут Йен
ловил его мысли, выхватывая из них недостающие подробности. Жан Карне был в
эту минуту физиком, только физиком, и теперь мысли о Фелисьене звучали
тихо, еле слышно: "Фелисьен, мой бедный малыш Фелисьен..."
Профессор Карне положил листы на стол и выпрямился.
- Это гениально, - тихо и почти спокойно сказал он. - Это гениально.
Но я ничего не понимаю. Как это возможно? Это... и все другое... - Йен
увидел, что ему опять стало страшно. - Может, вы все же объясните, я не
могу так, это слишком серьезно...
- Объясню. Очень хочу объяснить. Только позже. У Фелисьена опять кровь
носом пошла... Я понимаю, что это жестоко, не сердитесь. Но медлить нельзя,
вот я к чему. Перестаньте бояться. Окончательно перестаньте! На этом уровне
уже не место подлостям, вы же сами понимаете. Вот и отлично. Дайте мне их
траекторию, показания приборов... Да поверьте же, черт возьми! А главное,
подробно расскажите, что они видят и ощущают. Все, что знаете об этом.
Скорее!.. Через час они выходят на связь.
Наконец подействовало: Карне начал рассказывать. Сначала скованно,
запинаясь, а потом с нарастающим ощущением чуда, с полным доверием. Он
помнил каждое слово передач за эти трое суток, а записи приборов принес с
собой из Космического Центра - в фотокопиях, конечно, по особому