13 Прямо с террасы Ольга сходила в цветник, из цветника шла
14 в аллею из акаций и там в беседке ждала своего Карла, если он уезжал из дома по делам. Штольц всегда смотрел на женитьбу как на гроб – не любви, этот пошлый приговор пошлых мужей, с пошлыми, отжившими сердцами, мужей, презирающих будто бы любовь, потому что чаша эта пронеслась мимо их,
5 не мешает не только служить, но помогает даже брать взятки, не мешает торговать, наконец, даже не мешает служить по вечерам и по ночам в клубе. В Штольце одна половина
6 была немецкая, и оттого, а может быть и отчего-нибудь другого, он верил
7 и в любовь и считал брак делом величайшей важности. Он всегда задумывался
12 желаний, может быть, капризов жены? Конечно, воспитание, образование детей, направление их жизни – всё это достойная цель забот и трудов; но до детей, до тех ‹л. 183 об.› пор, когда настанет опять его очередь опять пустить в ход обычную машину деятельности,
15 медленно шел по этому пути вперед, недоверчиво вглядывался в хорошенькое личико, отрицательно покачивал головой и отходил прочь, легко отрезвляясь от
он пренебрегал долго Ольгой, не вглядывался в нее пристально, любовался, как милым ребенком, шутя, мимоходом забрасывал ей в жадный ум свежую, новую или смелую мысль, как зерно, без развития, награждал ее метким наблюдением на окружающее, на нее или на самого себя, то есть на жизнь, на мужчину, на женщину,
1 но без порядка, без системы, и потом забывал. И то
2 было знаком большой доверенности, какой он не оказывал никакой другой женщине, особенно девушке: значит, он много ценил ее, то есть отличал от прочих. Этим и ограничивалось его исключительное внимание к ней. Благодаря ее
3 робкой, самолюбивой застенчивости он видел только залоги
3 ее характера, а женившись, он открыл, что жажда ее сердца никогда не унималась и что его ума, сердца, опыта, знаний – ставало, конечно, на удовлетворение этой жажды, но только при неусыпной бдительности, при непокладном труде и усилиях, при вечной борьбе и движении. ‹л. 184›
Только напряженной любовью и вниманием, расположенных
4 в строгой и мудреной системе, удавалось ему унимать порывы то ума, то сердца, прерывать лихорадку жизни, укладывать в строгие размеры и давать плавное течение. И то на время: едва он закрывал доверчиво
5 глаза, там опять поднималась тревога, слышался новый вопрос
8 или утомленного сердца и вновь надо было готовить свежую, новую пищу, вновь успокоивать раздраженное воображение, уснувшее самолюбие. Он предвидел, что
9 это будет всегда так, даже когда она сама довоспитается до строгого понимания
10 жизни, сердце, ум, воображение никогда не уснут, что она будет вечно бьющимся пульсом его жизни и что
11 ему всегда придется наблюдать, чтоб он бился ровно, что сама она не в силах взять на себя многого в жизни и что ему предстоит вечно бороться с двумя жизнями вместо одной. Вдруг, внезапно ум ее пустел, и это было
9 Надо было творить, и он, как художник, как мыслитель, созидал ей разумное, полное значения бытие, ткал ей существование, как Пенелопа, и распускал опять ткань. ‹л. 184 об.›
Она любила детей по природе и по сознанию, как долг.
20 ей ключ, томила ли ее глухая грусть, он дорывался до дна и подводил
243
ее к источнику и потом возводил и то и другое в идею и правило. То, что он прежде кидал ей беспорядочно, теперь приводилось в строгую систему – и жизнь ее
2 теплотою любви, в которую они оба верили и которой были достойны. Вера в случайности, туман – всё исчезало, и галлюцинаций в жизни не было. Светла, проста, разумна и свободна открывалась перед ней жизнь, и она, как будто в прозрачной воде, видела в ней каждый