"Е.Л.Доктороу. Билли Батгейт" - читать интересную книгу автора

видом, что где-то сзади есть дополнительные корпуса, что, в условиях
застроенной тесноты Бронкса, даже для благотворителей-богачей Даймондов было
накладно, но, тем не менее, корпус был больше, чем казался; этот дом смог
приютить многих, он дал мне друзей детства и даже несколько детских
сексуальных приключений. Я заметил моего старого приятеля, из породы
неисправимых и невоспитуемых, Арнольда Мусорщика. Он толкал впереди себя
детскую коляску, доверху заполненную всякой дребеденью - основным богатством
Арнольда. Он работал от зари до зари. Я посмотрел, как он стаскивает коляску
в подвал, игнорируя малышей, крутящихся вокруг. Потом дверь в подвал
закрылась, он исчез.
Когда я был помоложе, приют был моим вторым домом. Ко мне так привыкли,
что воспитатели и не подозревали, что на самом деле мой настоящий дом -
напротив. Я жил так же, как и дети-сироты и так же получал свою долю синяков
и царапин. На свой дом я не смотрел. Вообще странно, почему я втесался в
другую компанию, ведь у меня была мама, которая, как и другие мамы, уходила
на работу и приходила с нее, и я имел нечто среднее между обеими жизнями,
семейная жизнь оставалась в тяжелом грохоте открываемых владельцем дома
дверей и последующим всхлипыванием матери до рассвета.
Я обернулся. Вся кухня была освещена свечами воспоминаний - одна
комната из всей квартиры медленно уплывающей в темноту вслед за улицей, как
сцена театра, и я подумал, а случаен ли выпавший мне шанс, не есть ли он
продолжение чего-то другого в моей короткой пока жизни? А напротив, налитый
жуткой силой, как лава из кипящего вулкана города, вздымался дом сирот -
почти полная копия моего дома.
Да, давненько я не играл там, в приюте, предпочитая шататься в другой
стороне, в районе Уэбстер-авеню. Там были ребята моего возраста, а не
сопляки. Я уже перерос средний приютский возраст. Но совсем связей не
прерывал - оставались девочки и все тот же Арнольд. Какая у него фамилия? А
так ли это важно? Каждый божий день он обходил помойки Бронкса, заглядывал в
мусорные баки и что-то находил: он совал свой нос во все мыслимые и
немыслимые места - под лестницы, обшаривал углы пустырей, задворки магазинов
и не пропускал подвалов. Кстати, в те времена, собственно мусора было
маловато и занятием Арнольда промышляли многие - старьевщики со своими
двухколесными тележками, торговцы с лотков, шарманщики, бродяги, алкаши, а
также все, кто видел хоть что-нибудь ценное - все они не упускали
возможности нагнуться и прикарманить ту или иную вещь. Но Арнольд был
гением, он находил ценность в том, что другие отвергали за полной
ненадобностью, в том, что даже опустившиеся попрошайки считали ниже своего
достоинства поднять с земли. Он обладал врожденным чутьем поиска. Разные дни
месяца он проводил в разных местах - мне иногда казалось, что уже одно его
появление на улице прямо-таки заставляло обитателей сорить из окон и дверей,
а он спокойно все собирал и сортировал. За те годы, что я его знал, вокруг
Арнольда сложилась своеобразная аура уважения к его труду, он ведь вовсе не
ходил в школу, не выполнял никаких обязанностей по приюту, жил как жил в
своем подвале, будто кроме него и мусора ничего не существовало. И самым
странным было то, что все это казалось настолько естественным, что никто и
представить не мог этого пухлого подростка с неглупым лицом, бессловесного
до известных пределов, иным. Казалось, он и его такая жизнь, монотонная,
чудная, если не сказать идиотская, дополняли друг друга, как две половинки
одного целого. Я смотрел на него иногда и думал, а почему так, как он, не