"Э.Л.Доктороу. Клоака" - читать интересную книгу автора

привозили только в южные порты, но это неправда. Пембертон пользовался для
этого нью-йоркской гаванью даже тогда, когда уже начались военные
действия - до шестьдесят второго года. Компаньонами Пембертона в этом
прибыльном деле выступали какие-то португальцы - специалисты по
работорговле. Штаб-квартира предприятия находилась на Фултон-стрит. Огастас
нанимал корабль, отправлял его в Африку, где на борт брали рабов, а потом
корабль гнали на Кубу, где живой товар сбывали на сахарные плантации. После
рейса судно топили, потому что отмыть его от запаха пота и испражнений было
просто невозможно. Но доходы получали настолько большие, что компания без
труда покупала для следующего рейса новый корабль.
Таков был отец Мартина. Можно понять, почему сын, стремясь искупить
грехи отца, выбрал для себя полную лишений жизнь независимого журналиста.
Мартин знал о своем старике всю подноготную и еще в юности добился того,
что отец лишил его наследства. Как ему это удалось, я расскажу несколько
позже. Сейчас же хочу добавить, что для того, чтобы заниматься
работорговлей, Огастасу Пембертону пришлось на корню купить всю таможню
нью-йоркского порта. Трюмы его кораблей были обычно до отказа забиты живым
товаром, несчастные просто не имели возможности повернуться. Факт подкупа
было невозможно отрицать, все в порту знали, чем безнаказанно занимается
Пембертон-старший. Так что не вызывает никакого удивления, что, когда после
тяжелой и продолжительной болезни Пембертон наконец умер, а было это в 1870
году, на его пышных похоронах, кои имели место на Сент-Джеймсском кладбище,
побывали все отцы города. Явился даже босс Твид в сопровождении
прихлебателей из своего окружения - инспекторов, мэра, судей и пары дюжин
воров с Уолл-стрит. Мало этого, почти все ежедневные газеты поместили
траурные объявления о безвременной кончине Огастаса Пембертона. Не стала
исключением и наша "Телеграм". О, мой Манхэттен! В мгновение ока по обе
стороны реки взметнулись каменные опоры Бруклинского моста. В любое время
суток у причалов порта швартовались бесчисленные лихтеры, почтовые пароходы
и грузовые суда. Сходни и трапы со скрипом прогибались под неимоверной
тяжестью ящиков, бочек и тюков, в которых прибывали товары со всего мира.
Можно было поклясться, что телеграфные провода гудят от бесчисленного
множества передаваемых по ним деловых сообщений. К концу торгового дня
биржевые телеграфные аппараты стрекотали неистово, как кузнечики. Мы
вступали в послевоенную эру. Что делать, оковы бытия падают с людей только
на вечно спокойных небесах.
Не подумайте, что хочу стяжать лавры прорицателя, но я прекрасно
помню, что чувствовал несколько лет назад, когда убили президента
Линкольна. Прошу вас поверить в это, как и во все то, что я собираюсь вам
еще рассказать. Это очень важно для моего повествования. Итак, я
возвращаюсь к смерти президента. В течение нескольких недель, после того
как траурный кортеж проследовал по Бродвею к железнодорожному вокзалу, в
окнах домов на пути следования катафалка остались висеть черные шелковые
флаги. Черный креп украшал фасады домов и витрины магазинов и ресторанов.
Город был неестественно тих и спокоен. Мы перестали походить на самих себя.
Ветеранам, стоявшим у магазина Стюарта, подавали необычайно щедрую
милостыню.
Зная город, я понимал, что это затишье перед бурей. Тишина казалась
гнетущей, потому что не было слышно ни одного разумного голоса. Речи
произносились натужно и громко, слова ранили, как пули. И вот свершилось. Я