"Э.Л.Доктороу. Клоака" - читать интересную книгу автора

писал о бунтах, когда цена пшеницы подскочила с семи до двадцати долларов
за баррель. Я прослеживал пути банд убийц, которые сражались на улицах с
солдатами, я сообщал о негодяях, разгромивших приют для цветных
детей-сирот. Я видел насилие бандитов и насилие полицейских. Я был
свидетелем нападения ирландцев-католиков на идущих парадным маршем
оранжистов. Я искренний сторонник демократии, но то, что мне пришлось
пережить в те времена и чему я стал свидетелем - все эти кровавые
события, - заставили меня с тоской думать об умиротворяющем дурмане
королевской власти, о единодушии, которое рождается от поклонения
ослепительным регалиям повелителя.
Я интуитивно чувствовал, что в смерти мистера Линкольна заключается
некий высший смысл, некая цель, суть которой мне не ясна. Над могилой
президента должна была восстать какая-то могучая социальная сила. По не мог
же я в самом деле предположить, что эта сила явится мне в образе молодого
журналиста в накинутой на плечи тяжелой промокшей от дождя солдатской
шинели, который, стоя в моем кабинете, терпеливо ждал, когда я закончу
чтение его рукописи. Это было странное совпадение, но Мартин появлялся у
меня исключительно в дождливую погоду. Но в тот день... В тот день Мартин
выглядел ужасно. Брюки забрызганы грязью и невероятно истрепаны,
осунувшееся лицо покрыто ссадинами и синяками. Рукопись намокла, и чернила
потекли. Все листы были заляпаны грязью, а на первой странице красовалось
кровавое пятно. Внешний вид не сказался на качестве материала. Это была,
как всегда, прекрасно написанная рецензия, слишком блистательная для
читателей "Телеграм".
- Этот бедолага потратил целый год, чтобы написать свою книгу, -
сказал я.
- А я потерял целый день своей драгоценной жизни, чтобы прочитать тот
бред, который он написал.
- Об этом мы лучше умолчим. Интеллигенция нашего великого города будет
вам очень благодарна за то, что вы спасли ее еще от одного романа Пирса
Грэхема.
- В этом городе нет интеллигенции, - заявил Мартин Пембертон в
ответ. - Здесь есть только министры и газетные издатели.
Он обошел мой стол и выглянул в окно. Стекло было покрыто движущейся
пеленой воды, и казалось, что зонты пешеходов, конные повозки и тяжелые
экипажи неуловимо и зыбко меняют свои очертания, будто они находятся на дне
глубокого прозрачного озера.
- Если вы хотите, чтобы я написал добрую рецензию, дайте мне почитать
что-нибудь пристойное, - сказал Мартин, - годное для настоящего
критического эссе, и я покажу вам, на что я способен.
- Я вам не верю. Вы ненавидите все и вся. Ваша мания величия находится
в обратной зависимости от состояния вашего гардероба. Скажите мне, что с
вами произошло, Пембертон. Вы попали под поезд? Или мне не стоит об этом
спрашивать?
В ответ последовало молчание. После паузы Мартин произнес своим
высоким пронзительным голосом:
- Он жив.
- Кто жив?
- Мой отец, Огастас Пембертон. Он жив. Он до сих пор жив.
Я специально хочу обратить ваше внимание на эту сцену. Это