"Э.Л.Доктороу. Всемирная выставка" - читать интересную книгу автора

Когда ко мне пришли мать с отцом, я рассказал им, как меня навещала
бабушка. Они переглянулись. Мать поднялась, скороговоркой извинилась и вышла
из комнаты, прижимая платок к глазам. Отец присел ко мне на край постели.
- Я вот книжки тебе принес, - сказал он. - Кое-что новенькое. Вот какие
теперь книжки делать наладились - карманные; замечательные книжицы и всего
по двадцать пять центов. Я ведь знаю, ты любишь про Фрэнка Бака, верно?
Я кивнул. Он сидел очень серьезный. Под глазами темнели круги.
- Вот его книжка про охоту на крупную дичь, он ее сам написал, - снова
заговорил отец. - Называется "Доставить живыми и невредимыми". Это не просто
там ерунда какая-нибудь. Его автобиография. А вот книжка про олененка,
называется "Бэмби", Феликса Зольтена. Там олененок сам о себе рассказывает.
Все это не слишком-то меня заинтриговало, но я не стал огорчать бедного
отца. Я понимал, как он обеспокоен, как я их всех перепугал своим
прорвавшимся аппендиксом.
- А вот знаменитая книжка, классическая; сейчас она тебе, может, и не
покажется интересной, зато потом пригодится. Книга замечательная: "Грозовой
перевал" английской писательницы Эмили Бронте.
- Спасибо, - сказал я, хотя от усталости только и мог, что посмотреть
на переплеты.
- Я положу их тут рядом на столик. Вот сюда, видишь? Тебе только руку
протянуть, когда поглядеть захочется.
Лишь много позже я узнал, что произошло в тот день за дверью моей
палаты в конце коридора. Навестив меня, родители встретились с доктором
Лондоном, делавшим операцию. Тот сказал им, что шансов выкарабкаться у меня
пятьдесят из ста. Потом он ушел на обход, и в этот момент мать попыталась
выброситься из окна. Названная доктором цифра не показалась ей
обнадеживающей. Отец удержал ее, оттащив от открытого окна. Он ее держал,
пока она не обессилела, разразившись слезами.
А им бы меня спросить, я бы сказал им, что вовсе я не собираюсь
умирать. Воспользовавшись своей теорией, я уже знал, что не умру. Теория
гласила, что если я подумал о чем-нибудь прежде, чем оно произошло, то это
уже со мной не случится. Аппендикс у меня прорвался до того, как я об этом
подумал, и вышло в результате неладно, зато о том, что я могу умереть от
этого, я подумал прежде, чем этот самый аппендикс получил возможность меня
убить, и теперь у него ничего не выйдет. Очень просто.
Я уже не боялся. Может, мне и не нравился весь этот дренаж, это дико
неприятное ощущение чужеродных каких-то трубок, болтающихся среди моих
кишок, но за жизнь свою я не боялся. Самый страх был тогда, на столе, когда
я боролся с мертвящей сладостью эфира, наполнявшего мне горло и легкие
ужасным химическим холодом. Теперь-то я понимаю, что в визите покойной
бабушки родители усмотрели предвестие моей неминуемой смерти. А я и впрямь в
тот день был к смерти весьма и весьма близок. Никто не смог бы убедить меня,
что это событие не было реальным, что бабушка не являлась мне во плоти, и в
этом вся штука. Дражайшие мои домашние, измученные, с ввалившимися глазами -
это они-то, боги, царящие над моими помыслами, великие ваятели бытия! -
взяли за правило входить ко мне этак несмело, еще из приоткрытой двери
испуганно и удрученно заглядывать, бледнея и поджимая губы, как будто то,
что им открылось, настолько ужасно; войти они могли лишь после того, как
удостоверятся, что я еще жив, и для этого мне приходилось сперва повернуть к