"Э.Л.Доктороу. Всемирная выставка" - читать интересную книгу автора

Меня здорово изумляло, как происходит, что в этой полусфере из снега
исчезают наш дом, двор, весь Бронкс и Нью-Йорк - исчезают в пространстве и
во времени. Меня занимало вдобавок еще и то, почему в этом сооружении из
сплошного льда так тепло. Вплоть до того, что в пот бросает. Почти тотчас же
снимаешь шапку и лыжную курточку, а не то покрываешься испариной, как летом
в самый знойный день.
Физически наша иглу просуществовала очень долго, уже и надоела всем - и
своим строителям, и всем прочим. Начала оседать, но форму держала, даже
уменьшаясь, темнея и теряя завлекательность. Такое же свойство я обнаружил у
трубочек мороженого: они сохраняют свои пропорции все время, пока их ешь. И
еще долго, когда мне уже совсем неинтересно было сидеть внутри хижины, я
все-таки любовался ее формой, такой чистой и совершенной, словно моему брату
с приятелями подручным материалом служила магия бесплотной идеи, как это
водится у волшебников самого высокого полета.
В конце концов собралась компания ребятишек, я в том числе, которые,
изрядно потрудившись, разворотили и растоптали иглу, превратив ее в кучу
сплошного снега. Это казалось делом такой же важности, как когда-то, во дни
сияющей хрустальной новизны нашей хижины, было забраться внутрь и там
сидеть, сведя весь мир до тихого морозного пространства арктической ночи и
глядя на лица себе подобных, раскрасневшиеся, чего-то ждущие, с отсветами
пламени свечи в зрачках расширившихся глаз.

5

Каждую зиму, когда приближался мой день рождения - шестое января, - я
предвкушал его, ожидая с таким чувством, будто число шесть есть священное,
мое число, что это нумерация особого, моего бытия. Оно вроде имени - мое, и
ничье больше. Длинные праздники и Новый год представлялись мне лишь
лампионами на подступах, фанфарами, предваряющими главное событие, вроде
полицейских мотоциклистов в сапогах и шлемах и со своим начальством в
колясках, когда все они с ревом несутся по улице впереди президента.
Мама невольно утверждала меня в этом ощущении, рассматривая мой день
рождения в историческом контексте, как она это делала с любым ритуальным
событием. - Нет, ты представь себе, это надо же - не хотеть такого золотого
малыша! - воскликнула она, обращаясь к своей подруге Мэй, с которой они на
кухне пили чай. Мы как раз ждали, когда придет первый гость на празднование
моего дня рождения.
Одетый в белую рубашку и короткие штаны с лямками на пуговицах, я стоял
рядом с матерью и, облокотившись на стол, лениво лакомился печеньем. Она
ерошила пальцами мои светлые волосы, и я встряхивал головой, как конь
гривой.
- А вы его мне отдайте, если самим не нужен, - сказала Мэй; она была не
замужем. Мне она подмигнула. В отличие от моей полнорукой мамы Мэй была
худощава. Она ходила в толстых очках, под которыми ее глаза казались
маленькими. А еще она курила сигареты, а мама нет. Отставив локоть, Мэй
держала сигарету между указательным и средним пальцами, направив ее в
потолок.
- Ну, теперь-то он нам, пожалуй что, даже нравится, - сказала мама.
Потянула меня к себе на колени. - Теперь-то уж, когда он с нами, мы его не
отдадим.