"Э.Л.Доктороу. Всемирная выставка" - читать интересную книгу автора

живодерню свезли! Усыпили! А ты им дал себя одурачить! Пятнуху убили, и
виноват в этом ты!
Он отшвырнул портфель, схватил свою бейсбольную перчатку и принялся со
всей силы лупить мячом в стенку. Заходил взад-вперед.
- Ненавижу тебя! - вдруг выговорил он. - Мать ненавижу, отца тоже и
доктора Перельмана, но из всех вас я больше всего тебя ненавижу, потому что
из-за тебя вообще вся каша заварилась. Засранец ты мелкий. Вон отсюда!
Давай-давай. Убирайся.
Он выпихнул меня в коридор и захлопнул дверь.
Я вышел из дому. Чем больше я раздумывал о случившемся, тем хуже мне
становилось. Меня захлестнула волна горечи. Я понимал, что в словах брата
есть рациональное зерно, а именно: взрослых можно любить, но ни в коем
случае им нельзя верить; верить можно только Дональду. Он никогда не говорил
мне неправды, всей душой он предан истине, и всегда можно рассчитывать, что
он скажет все прямо как есть. Он меня многому научил - как то делать, как
это (биту держи вот так, мяч лови вот этак), и как он говорил, так и
выходило. Дональд никогда не ошибался. А я-то что наделал, подвел его,
предал, позволил им отобрать у нас нашу собаку, чтобы ее убили. Нашу Пятнуху
убили! Все из-за меня. Я сел на крыльцо. Тошно было, и голова шла кругом. Я
познал положение, хуже которого не бывает: когда тебя прокляли и нет
прощения. По малодушию я сделал то, чего нельзя исправить, нечто чудовищное,
необратимое. Наполняя ужасом, во мне зазвучала новая струна самопознания.
Пятнуха, облеченная теперь моею собственной душой, унося ее нравственную
чистоту, сбежала, и на этот раз навсегда. Никогда ко мне не вернется и бежит
теперь торопливо-беспечной своей побежкой, маленький мой шерстяной
комочек, - бежит по дворам, через дороги, по туннелям, под машинами, но все
дальше, дальше от меня, уже кричи - не докричишься, убегает, безразличная к
моему отчаянию.

Я не был так прогрессивен, как мой брат. Несмотря на всю мою боль и
горечь, мне даже в голову не приходило сердиться на родителей. Я вполне мог
распознавать особенности их характеров, но идти дальше, то есть выносить по
их поводу какие-либо моральные суждения, был не в силах. Мои умственные
способности полностью уходили на то, чтобы избегать критических суждений обо
мне с их стороны.
Однако теперь, задним числом, я просто обязан с негодованием отозваться
о столь явном свидетельстве того, как грубо взрослые пренебрегают чувствами
детей. Какое надо иметь лукавство, чтобы этаким вот образом избавиться от
Пятнухи! Уйдя от прямого столкновения с тринадцатилетним сыном и
беззастенчиво надув пятилетнего,-отец лишил нас нашей собаки. Каково было
при этом ему самому? Пятнуху он любил, я знаю. Гуляя с ней, он даже поводок
не пристегивал - зачем, она его и так слушалась и не сбегала. Возможно, он
сам жалел, что от нее решили избавиться. Видимо, настаивала на этом мать. Но
папочка тоже, конечно, прелесть. Где бы прикрикнуть, так нет, все ей в
угоду. Он вообще избегал командовать, больше взывал к разуму. Да и к
физической силе прибегал редко, не то что мать, взрывавшаяся от малейшей
искры. Но явно вся процедура похищения - дело рук отца: его стиль.

Отец любил над нами слегка подшучивать, обожал всякие подковырки, типа:
"Видел? - Молодец, больше не увидишь!" Любил крестословицы, ребусы, загадки.