"Э.Л.Доктороу. Всемирная выставка" - читать интересную книгу автора

крутить деревянную крышку с еврейскими буквами и смотреть, какая выпадет,
смешивая тем самым в одну кучу смерть с азартной игрой18, мне не нравилось.
А история Пурима казалась мне не такой уж победной, какой ее старались
представить. Злодей посрамлен, от него избавились, все верно, но царь
остался, а в нем-то ведь все и дело.
Минование19 - вот был всем праздникам праздник, и заслуженно. Хороши в
нем были и историческое предание, и еда. Формально он длился восемь дней, но
суету поднимали лишь на день. День этот наступал весной, однако с типичной
для еврейских праздников непредсказуемостью даты. Я заметил, что взрослые,
рассуждая о празднике Пасхи, начинавшемся днем Минования, говорят, что нынче
Пасха либо поздняя, либо ранняя, но никогда я не слышал, чтобы она пришла
вовремя. В тот год она была поздней. Мать накупила цветов - тюльпанов и
нарциссов. Минование полагалось встречать принаряженными, причем обязательно
надо было со свертками и цветами ехать в жуткую даль.

Почти весь день мы готовились. С утра пораньше в совершенно необычное
для меня время я был уже вымыт, причесан и наряжен, и мы отправились - то
есть Дональд, мама и я; по 173-й улице мы взошли на холм до Нагорной авеню,
потом в несколько приемов спустились в низину, где пролегала Вебстер-авеню.
Это был уже Восточный Бронкс, притча во языцех, средоточие опасностей;
окруженный родными, я не очень беспокоился, хотя все-таки было бы лучше,
если бы и отец шел с нами. Но он до вечера был занят на работе и должен был
присоединиться к нам позже.
Мы сели в красно-желтый вагон трамвая, оборудованный плетеными
сиденьями, которые все до единого были заняты. То был трамвай маршрута "W",
ходивший в северном направлении. С лязгом он мчал по широкой и оживленной
Вебстер-авеню мимо заправочных станций, пакгаузов, лесных складов и
авторемонтных мастерских. Чем дальше к северу, тем длиннее становились
перегоны между остановками. Один за другим мы все нашли себе сидячие места.
Мать, усевшаяся первой, сложила кульки и пакеты к себе на колени.
Поворачивая на 180-ю улицу, вагон резко дернулся вправо, громко взвизгнули
колеса, всех разом качнуло. С этого места Дональд заступил на вахту. Он был
нашим штурманом. Нам надо было не пропустить остановку под станцией
надземки, там следовало выйти и пересесть на другой трамвай, маршрута "А".
Дальше Бронкс становился все более и более плоским, квартал за кварталом мы
проезжали пустыри, вдруг в чистом поле (впрочем, довольно грязном) высилась
школа, проплывала мимо церквушка со шпилем, а иногда попадались даже
деревянные домики с огородами. В конце концов, еще раза два повернув, мы
помчались по тихим улочкам пригородного поселка Маунт-Вернон. Трамвай тут
шел плавно, и мы были единственными его пассажирами. Мы сели вместе. Мне
нравились бурые деревянные полы в трамваях; стены, оконные рамы и потолки
тоже были из дерева; мне подумалось, что подобное же ощущение уюта должно
возникать, когда ты в полевом вагончике или на речном катере. Однако тут
подо всем этим были стальные платформы. Особенно трогало меня то, что,
быстро или медленно, стремглав летя вперед или со скрежетом преодолевая
повороты, вагон трамвая мог ехать лишь туда, куда ведут рельсы; маршрут
предустановлен, все, что остается вагоновожатому, - это маневрировать
скоростью, а колеса с выступающими закраинами должны послушно катить туда,
куда проложена колея. Нет, ну конечно, вагоновожатый иногда останавливал
трамвай, выходил и с помощью лома переводил стрелку туда или сюда, но