"Э.Л.Доктороу. Всемирная выставка" - читать интересную книгу автора

Я вышел и побежал домой один. Через решетку, которая отделяла от
тротуара фасад синагоги, выходивший на 173-ю улицу, мне удалось заглянуть в
подвальные окна. Там помещалась другая синагога, где молился люд победнее.
Как хорошо я был знаком с шершавостью тротуаров и кирпичных бордюрчиков
вдоль стен зданий! Кирпич был преимущественно красным, в оспинках и
трещинах, царапавших палец; иногда попадалось обрамление из желтого кирпича,
оно было поглаже. Ступеньки нашего крыльца были из белого шлифованного
гранита, очень гладкого на ощупь.
По окончании лета я должен был пойти в школу. Это несколько раз
обсуждали между собой родители. Тема им нравилась. Идти в школу я был
готов - пожалуй, даже рвался туда, но мать напоминала, что мне предстоит
также два раза в неделю по вечерам ходить в другую школу, где изучают
еврейское религиозное наследие. Объявляла это с некоей торжественностью,
возложив руку мне на голову. Втайне я решил бороться против такого эдикта.
Идея столь публичного обнаружения нашего еврейства казалась мне опрометчивой
и даже безумной. Я уже знал, что, забреди я не в тот конец парка "Клермонт",
меня могут ограбить и зарезать за то, что я еврей. Из бормотанья стариков в
гостиной я усвоил, что подобное, а то даже и хуже, происходит в Европе,
особенно в Германии. Мальчику, который ходит в еврейскую школу, пришлось бы
жить в центре бесконечно расходящихся кругов опасности, берущих начало у нас
в парке и пробегающих через весь земной шар. Всякий, от кого расходятся
такие круги, хочешь не хочешь, обречен на жизнь жертвы, будто кругом не
люди, а какая-нибудь степь или вельд, где мчится вспугнутое стадо зебр или
антилоп, от которого огромная хищная кошка отделяет отставшее животное и
убивает себе на ужин. Я, разумеется, не мог додуматься, что все дело в
европейской культуре, пересаженной в Новый Свет и пустившей здесь свои
мстительные корни. Семьи, говорящие на идише, не представлялись мне
иностранными - это были нормальные американцы. Сам я на этом языке не
говорил, однако понимал кое-какие словечки, звучавшие в разговорах бабушки с
матерью или - пореже, да и не в таком чистом виде - обращенные к отцу его
родителями. В книжках с картинками, которые заодно с конфетами мне покупали
в лавке на углу 174-й улицы, а также на карточках, вложенных в пачки с
жевательной резинкой, часто обыгрывалась тема войны между отрядами
гангстеров или одной страны с другой. Пикирующие аэропланы бросали бомбы
прямо в искаженные болью и отчаянным криком лица мирных жителей; танки, как
кони, осевшие на задние ноги, зависали над узкоглазыми младенцами,
призывающими мать; агенты ФБР и преступники, по одежде совершенно
неотличимые, полосовали друг друга очередями из томпсоновских автоматов. Все
это представлялось мне частью некоего целого, и, поскольку оно имело
отношение к стратегии выживания, я к этому относился серьезно. Я уяснил, что
надеяться можно лишь на себя, на своего брата, своих родителей да еще разве
что на президента Рузвельта.
О религии я, конечно же, не знал практически ничего, за исключением
немногих основных библейских историй и связанных с ними праздников. Однако
знал уже, что в большинстве своем еврейские праздники совсем не такие
веселые, как другие. Какая-то была в них принудительная подоплека. А в День
независимости, который празднуют 4 июля, в Новый год или в День
благодарения15 ничего подобного не чувствовалось. Пурим16, когда дают яблоки
и изюм, трещотки, пищалки и маленькие бело-голубые флажки, был из тех, что
все-таки повеселее; да, ну и, конечно же, Ханука17, когда дарят подарки. Но