"Э.Л.Доктороу. Всемирная выставка" - читать интересную книгу автора

Но говорила она с этими людьми и по-еврейски, как с бабушкой. Я зашел в
комнату бабушки. Кровать стояла без белья, из встроенного шкафа все было
вынуто. Но кедровый сундучок по-прежнему хранил ее сокровища: кружевные
шали, сложенные платья, шерстяные свитера, вязаные чулки и прочее, причем
все лежало в белых обертках из тонкой бумаги, между слоями переложенное
шариками нафталина. Еще там были старые коричневатые фотографии ее родных,
снятые в те времена, когда она сама была ребенком: множество маленьких
мальчиков и девочек, стоя и сидя, группировались подле белобородых старцев в
черных шляпах, старцы одеревенело сидели на стульях, позади со строгими
лицами стояло несколько женщин, положив руки старцам на плечи. Мальчики и
девочки были одеты странно, все с какими-то перекошенными лицами, с
вытаращенными огромными черными глазами и зачесанными за уши длинными
прядями волос. На крышке сундучка лежал бабушкин молитвенник, Сидур, и на
его обложке красовались опять-таки еврейские буквы, казавшиеся мне
составленными из костей. У себя в комнате я принялся возиться с палочками
для игры в бирюльки, пытаясь составить из них еврейские буквы, но палочкам
не хватало объемности, не доставало той толщины и узловатости, которая могла
бы сделать их похожими хотя бы на куриные кости.
И теперь уже мать втыкала по пятницам в стоявший на кухонном столе
старенький шаткий подсвечник из бронзы субботние свечи, накрывала платком
голову и зажигала их, а потом молилась, прикрыв руками влажно поблескивающие
голубые глаза.

12

На наше крыльцо все чаще стали подыматься старики в черном, с надетыми
под пальто молитвенными шалями и с письмами от раввинов или с верительными
грамотами от йешив в руках. Теперь их приглашали зайти. Мать усаживала их в
гостиной и поила чаем. Они говорили с ней, понизив голос, а то и вовсе
по-еврейски, так что мои попытки подслушать толком ничего не давали. Но суть
я понемногу начал ухватывать. И наконец однажды пришел человек, который
достаточно владел английским, чтобы все прояснилось.
- Их киндер выкидывайт из школ, уже и в школу не ходи! А у отцов их
бизнес отнимайт. Помалу-помалу. На улицах их оскорбляйт - эти язычники в
коричневых рубашках, - плюют в лицо. И заставляйт, чтобы в полицай
отмечаться. Бегут тысячами, миссус. Дома, пожитки, все бросайт. Все прахом.
В Палестину, на корабли, куда глаза глядят! А куда идти? А что делать?
Мать вынула из кошелька две скомканные бумажки, расправила и сунула в
принесенный стариком ящичек-копилку. Ящичек был голубой, с белыми полосками
и с белой шестиконечной звездой.
Мать вступила в женский комитет при синагоге и начала посещать
субботние утренние службы. Прежде она никогда не была особенно религиозна.
- У меня терпенья не хватало, - поясняла она своей подружке Мэй. - В
юности я ужасно изводила этим маму, меня туда было буквально не загнать.
Считала все это старомодным и никчемным. Мы же были такие богемные, что
Дэйв, что я... А погляди на меня теперь!
Однажды в субботу я пошел с ней - захотелось поглядеть, что там к чему.
Женщины в синагоге сидели на верхнем ярусе. Мужчины были главнее и сидели
внизу. Иногда там плакали, иногда пели, но слова песен были еврейскими и
отдавали смертью. Еврейство и смерть становились все более неразделимы.