"Э.Л.Доктороу. Всемирная выставка" - читать интересную книгу автора

носивший свисающую поперек жилета цепочку с привешенным к ней жетоном,
обозначавшим членство в каком-то обществе. Я много раз разглядывал этот
жетончик, когда доктор пользовал меня по поводу очередного какого-нибудь
пореза, осиплости или боли в ухе. Его рабочий кабинет находился всего в
нескольких кварталах от нас. Он откинул прикрывавшее бабушку одеяло и
простыню и снял с нее халат. Ее тело было белым и стройным; лица ее мне
видно не было, но ее тело своей женственной белизной ошеломило меня: на нем
не было ни морщинки и оно было прямым, а вовсе не сгорбленным. Едва я
заглянул туда, как мать меня заметила и, приказав идти заниматься своими
делами, плотно затворила дверь. Я недоумевал: неужто смерть всегда
превращает бабушек в девушек.
На следующий день мать, отец и дядя Вилли, все трое одетые в темное,
отправились в синагогу, для чего надо было завернуть за угол и пройти один
квартал до угла 173-й улицы и авеню Морриса. Дональду разрешено было в школу
не ходить, но ни его, ни меня на службу в синагогу не взяли. Однако нас туда
очень тянуло, и мы, взявшись за руки, подошли по другой стороне улицы и
встали поодаль, избрав место напротив синагоги, откуда доносились обрывки
музыки и молитв. Синагога располагалась в большом прямоугольном строении,
фасад которого был выложен по бетону мелкими камешками. Не раз я трогал их
ладонью. Ко входу вели гранитные ступени, сужающиеся кверху и обнесенные
гнутыми бронзовыми перилами. По обеим сторонам входной двери стояли каменные
колонны, как у здания почтамта, а крышей служил полупрозрачный купол. На
самом верху, куда слетались голуби, помещены были две скрижали для
напоминания о Десяти Заповедях. По всей обращенной к нам стене окна были
приоткрыты, но так, что внутрь заглянуть не получалось. Слышалось пение.
- Бедная бабушка, - сказал Дональд. - У нее только и было развлечение,
что ходить в синагогу.
Мы увидели, как медленно подъехал и остановился перед синагогой черный
катафалк и следом еще одна черная машина.
- Сейчас все начнут выходить, - сказал Дональд, и мы пошли домой.
У меня возникло явственное впечатление, что смерть - штука специфически
еврейская. Постигла она не кого-нибудь, а мою бабушку, которая говорила
по-еврейски, и все тут же отправились - куда? - ну ясное дело, в синагогу. В
стеклянной подставке на кухонном столе уже горела и трепетала пламенем
свечка в память о бабушке, которая прежде сама на моих глазах зажигала такие
же свечи в память о своих покойниках. На стеклянном подсвечнике были
еврейские письмена, точь-в-точь как на витрине цыплячьего рынка, где,
подвешенные за ноги на крюках, висели мертвые куры - то ощипанные целиком,
то наполовину, а то и во всем оперении. Курица, понятное дело, птица
еврейская. Много дней после похорон бабушки зеркала у нас оставались
завешенными и мать ходила по дому босая. Потом к нам пришли гости, принесли
в обвязанных бечевкой белых коробках множество сластей и сложили их на
кухонном столе. Кастрюльки с кофе на плите сменяли одна другую, и непривычно
было видеть незнакомых женщин, подруг матери, у кухонной раковины за мытьем
посуды. При всем народе мать обнимала меня, прижимала к себе и опять
обнимала, стискивая до боли. Размягченная, со слезами на глазах; с такой
матерью ладить было куда как просто. Она хвалила меня и всем рассказывала,
какой я умник.
- Между прочим, этот мальчик прежде нас все понял, - говорила она. -
Когда он пришел сказать нам, он уже точно знал, что произошло.