"Э.Л.Доктороу. Всемирная выставка" - читать интересную книгу автора

того больно, додумается лечить побоями? Даже для моей матери это все-таки
слишком. Кроме того, это "с тебя" звучало странно и окончательно ставило
меня в тупик. Мне случалось наблюдать, как мать выбивает подушки и
вытряхивает за окно одеяла, прежде чем уложить их проветриваться на
подоконнике; я не делал, конечно, окончательных выводов, однако не исключал
возможность, что здесь какую-то роль играло то, что пыль в одеяле таится
вблизи поверхности. На обдумывание всего этого мне много времени не
давалось, поскольку почти тотчас же следовало категорическое заверение: все,
сейчас она попросту убьет меня своими руками! Тут уж мне особенно
вдумываться было недосуг. Говорилось это таким громовым голосом, что на нас
начинали оборачиваться, и я оказывался перед выбором: либо подвергнуться
оскорблению действием, либо сдаться и позволить впихнуть себя через турникет
в метро.
Но простить ей этого я не мог. Променять яркую свежесть осеннего дня на
затхлый гвалт сезонной распродажи у Кляйна - деяние даже для взрослого
извращенное до невообразимости. При входе нас обдувало токами горячего
воздуха, вырывавшегося из-под решетки в полу между дверьми, и мы попадали в
яростно освещенный пустоватый зал, уставленный рядами решетчатых стеллажей и
передвижных лотков, увешанных и заваленных всевозможной одеждой для
потребителей обоего пола и любого возраста и обличья, от грудных младенцев и
едва начинающих ходить малышей до подростков, девочек, девушек, юношей,
мужчин и женщин. И каждый предмет этой одежды подвергался такой
тщательнейшей, жесточайщей и изощреннейшей экзаменации, словно в торговом
зале бесновалось оказавшееся на свободе население сумасшедшего дома. Кругом
царило безумие, массовый экстаз, шел обряд приобщения к секте Трясунов
Шмотками. Словно загипнотизированная, мать тут же присоединялась ко всем
прочим, а я изо всех сил цеплялся за нее, чтобы не потеряться. Вкручиваясь в
толпу и расталкивая локтями причащающихся, которые в три и в четыре ряда
облепляли прилавки со свитерами, например, или с шарфами, она немедленно
принималась вскидывать в воздух упомянутые свитера и шарфы, как поступали
вокруг все, совместными усилиями производя что-то вроде фонтана из
взлетающих и падающих цветных тряпок. Какое-то время позанимавшись этим и
покачиваньем головы выразив недовольство, она протискивалась сквозь толпу
обратно и вливалась в великий поток странствующих покупателей, мечущихся
туда-сюда по старинному паркету универмага, подобно вспугнутым стадам
бизонов, сотрясающих стуком копыт прерию, а все это лишь для того, чтобы,
прибившись к очередному прилавку, остановиться, протолкаться к нему и вновь
воспроизвести священный ритуал фонтанирующих тряпок. Пока мы потихоньку
продвигались, верша нескончаемое паломничество, я мало-помалу раздевался,
как это происходит с солдатом иностранного легиона, который бредет под
безжалостным солнцем, преодолевая бархан за барханом - сперва долой шапку,
потом пальто, потом свитер. Все эти свои вещи я сжимал в охапке, стараясь не
растерять, но тут, у Кляйна, действовал непреодолимый закон природы,
согласно которому даже если с новыми предметами облачения сносные отношения
кое-как налаживаются, то старые тут же стараются от тебя сбежать, словно
специально, чтобы ввергнуть тебя в пучину нравственных терзаний. То и дело я
обнаруживал, что исчезла то шапка, то свитер, то куда-то ушмыгнуло пальто.
Приходилось, запруживая собою поток, отыскивать свою шапку уже у кого-то под
ногой, что, между прочим, было и небезопасно: поскользнешься, упадешь - все,
безвременная смерть, поминай как звали. Или вдруг свитер отыскивался в руках