"Э.Л.Доктороу. Всемирная выставка" - читать интересную книгу автора

преуспевали. Перед тем как все развалилось, папа торговал граммофонами. В те
времена проигрыватели - они назывались виктролами - были пружинными, их надо
было заводить ручкой, как машину: машины тогда тоже надо было заводить
ручкой спереди, - и основной деталью у них служила акустическая коробочка на
конце тонарма. Это был металлический цилиндр около дюйма толщиной и трех
дюймов в диаметре, спереди выпуклый и с решеточкой, под которой находилась
вибрирующая мембрана. Вставляешь в гнездышко иглу, закрепляешь ее там
специальным винтиком, ставишь иглу на пластинку - и, пожалуйста, получаешь
звук. У папы был магазин, а деловая контора помещалась в небоскребе "Утюг".
В тот день, когда на Пятой авеню встречали Линдберга28, мы все смотрели
из окна конторы. Я был еще совсем маленьким, что-нибудь лет четырех, стоял
на подоконнике и видел Линдберга в открытой машине, осыпаемого конфетти, а
толпа прямо с ума сходила. Увлекшись, я так высунулся, что чуть не выпал.
Папе пришлось втаскивать меня обратно.
Ты говоришь, он не применял силы. Может, к тому времени, когда появился
ты, он стал помягче. Со мной он был очень строг и запросто мог всыпать по
первое число. Кстати о первом числе: я ведь в школу в первый раз идти
отказался. Уговоры, мольбы, даже мамины попытки чем-то меня умаслить - все
было напрасно. Папа вышел из себя. Схватил меня и понес в школу под мышкой.
Никогда этого не забуду. Внес меня на крыльцо, пронес по коридору, отворил
дверь в класс и скинул меня на пол, на всеобщее обозрение.
А вот еще был случай, в Рокавее. Мы с тобой жили у бабушки с дедушкой.
В то лето они снимали дачу. Родители нас туда отправили, чтобы мы не торчали
на жаре в городе, но сами не поехали - папе надо было работать, а маме не с
кем было оставить свою мать. Так что мы там со стариками были одни. Целыми
днями носились по пляжу, играли на автоматах под навесами, а купаться - не
думаю, чтобы кто-нибудь из нас тогда купался. В общем, на второй уикенд
родители приехали нас навестить. Мама тебе это лучше меня расскажет.
Смотрит, идут к ней по улице двое ребятишек - я держал тебя за руку, у тебя
штаны наполовину съехали, у меня носки болтаются на щиколотках, физиономии
грязные. Она сперва подумала, что это какие-то уличные сорванцы, не
сообразила даже, что видит перед собой своих собственных сыновей. На бабушку
очень рассердилась - вот, мол, чистота, чистота, а где ее хваленая чистота,
надо же, допустить такое! Большой сыр-бор разгорелся. Папа велел мне идти в
ванную и принять душ. Я не послушался. Он в ярости, все в ярости, он хватает
меня поперек живота, как в тот первый день в школе, включает душ и швыряет
меня туда - в одежде, прямо как есть.
Еще он большой спортсмен был. Много проводил времени со мной, учил меня
то в теннис играть, то кататься на коньках, то плавать. И во всем я обязан
был преуспеть лучше всех. Никогда не должен был забывать, сколь многого он
от меня ждет. Думаю, в этом и кроется причина того, почему у нас потом такие
трудные сложились отношения. Когда появился ты, мне внушили, что я должен
помогать с твоим воспитанием и как можно больше в тебя вкладывать, как он
вкладывал в меня. Ну, я и старался. Многому из того, чему я тебя учил, сам я
от него научился. От старшего к младшему. Труд и семья. Помнишь, есть такая
фотография, где мы с папой шагаем дружно в ногу по Шестой авеню с этаким
деловым видом - между прочим, где этот снимок, не у тебя, случайно? Там мне
уже все тринадцать. Я начал работать у него очень рано. Взгляни при случае
на это фото. На мне там костюм и галстук точь-в-точь как у него, только на
мне брючки гольф. Фотография вирированная, лица этак подцвечены розовым, у