"Хаймито фон Додерер. Дивертисмент N VII. Иерихонские трубы" - читать интересную книгу автора

добавил: "Ведь мы как-то раз случайно встретились", я уже был далеко и
снова попал в бедственное положение, как, впрочем, всегда в той конуре.
Его вопрос был слишком слабым раздражителем, чтобы дойти до меня, пробить
ту скорлупу, в которой я находился. Поэтому молчание мое было не конечным,
а лишь побочным продуктом душевного напряжения, к тому же не имеющего
решительно никакого отношения к моему собеседнику. Мне не нужно было
делать никаких усилий, чтобы промолчать. Это получилось само собой. Причем
промолчать так, чтобы это никак нельзя было посчитать за ответ или сделать
вид, что это и есть ответ. Нет, молчание мое было однозначным, в нем ни на
йоту не было ничего другого, кроме отсутствия ответа, просто ничего. Такая
тактика - поступок мой все же заслуживает этого определения, потому что
требует, если в это время не уйти в иную сферу, крайнего напряжения, -
оказалась не под силу его измочаленным, изодранным в клочья нервам. Он
сломался, а точнее, прорвался, и поток слов хлынул прямо на мраморный
столик - достойно удивления, что он его не запачкал. Его речь по своей
манере была крайней противоположностью моего недавнего молчания. Я
спровоцировал его, причем беззвучно, не произнеся ни слова. Он все
рассказал.


Во время моих напряженных размышлений - она, все же придавали мне некий
ореол - я очень четко осознал, что сейчас осень и стоит ясная, прозрачная
погода, неторопливая в осмотрительная, как пожилые люди, тогда как весна,
если их сравнивать по этой линии, вечно торопится побыстрее сварить свое
варево из разнообразных эмоций. На улице на широком тротуаре расположилась
осень, она была видна, хотя желтые листья и не попадались на глаза. Она
расположилась там, душа бродяги, чужая в этом городе, привыкшая шататься
по лесам. Обивка мягких скамеек в кафе была мясного цвета, маленький зал
еще не заполнился посетителями. Сквозь витрину я увидел, что выглянуло
солнце. Итак, пенсионер-железнодорожник все рассказал. Родители девочки -
это они кричали и ругались в подъезде - предпочитали не подымать шума, не
обращаться в полицию, а решить все тихо, путем денежной компенсации за
ненанесенный ущерб; при этом в своих требованиях они держались в границах
все же реальной для него суммы, будто пригнанной ему по мерке, как сюртук.
Короче, ему надлежало вручить им двести пятьдесят марок, причем не позднее
восьми часов вечера 20 октября. Если же он не выполнит этого условия, то в
восемь часов пятнадцать минут они опустят в почтовый ящик заявление в
полицию.


А разговор этот происходил как раз 20 октября, но было еще четыре часа
пополудни. И ему удалось раздобыть всего двести десять марок. Как человек
женатый, да еще с малыми доходами, он не мог бесконтрольно располагать ни
одной маркой. Деньги лежали перед ним на столике. Он их дважды пересчитал.
На висках, на лбу - если это можно было назвать лбом - и на скулах
выступили капельки: испарина слабости. Я с удовлетворением представил
себе, что ноги у него, наверное, тоже потели. Задача заключалась теперь в
том, чтобы подольше помариновать его в собственном поту. Я опустил, так
сказать, занавеску - я взял со стола газету и, не читая, скрылся за ней. Я
снова заполз в конуру размышлений. Этот маневр тоже удался. Когда я