"Хаймито фон Додерер. Слуньские водопады" - читать интересную книгу автора

ознакомивший с нею публику, вид имел устрашающий. На нем была изображена
новая печь с огнедышащей пастью, установленная во тьме сырого подвала.
Слева и справа из печи вырастали руки со сжатыми кулаками; от этого
чудовища духи плесени и гнилости разбегались с искаженными смертным
страхом лицами, а дикий жар печной пасти ускорял их паническое бегство.
Право же, они внушали жалость, эти обреченные гибели создания, эти бегущие
на тонких ножках, плачущие грибки плесени. Плакат с печью и ее грозно
подъятыми кулаками долгие годы был расклеен на венских улицах. Даже
маленький Дональд Клейтон еще видел его.
Такие печи стояли в подвалах виллы Клейтонов. Их топили ежедневно. И
лучшего эффекта нельзя было себе пожелать. Харриэт Клейтон стояла у
крытого подъезда, укрепленного на толстых столбах. Тяжеловесный фонарь в
кованой железной оправе покачивался между столбов, слабо освещая дорогу и
подъезд, наполняя их причудливыми тенями. Из Пратера в сгущающихся
сумерках доносился аромат прелых листьев; казалось, он пребывает на рубеже
зрелости и гниения, между еще бурыми, по уже чернеющими листьями. Харриэт
вошла обратно в дом и пересекла холл, слабо освещенный одной-единственной
лампой, в глубине которого уже начал мерцать огнем только что растопленный
камин. Она поднялась по витой лестнице с коваными перилами на окружавшую
холл галерею, куда выходили двери многочисленных комнат. Из детской
слышалось негромкое пение. Харриэт помедлила на полутемной галерее. Кэт,
няня Дональда, продолжала свою песню. Кэт была англичанка, какого-то
неопределенного возраста, так называемая "ученая няня", которую они
привезли с собой. Фамилия у нее была немецкая, очень редко встречавшаяся,
хотя Кэт ни единого слова по-немецки не знала. А именно: Тюрригель. Лицо
ее с плоской переносицей отличалось правильностью черт, такие лица являют
собой нечто среднее между эллинским профилем и овечьей мордой. То они
выглядят так, то эдак. Девушка все еще пела, мастерски и полифонно
аккомпанируя себе на лютне. Маленькому Дональду ее пение, видимо, было по
душе. То и дело слышался его довольный смех. Харриэт все еще стояла на
галерее.
Английская детская песенка ("Baa, baa, black sheep have you any
wool..." [Бе-е, бе-е, черная овца, дай нам шерстки (англ.)]) вдруг
пробудила в ее душе неудержимое болезненное негодование. Почему мне нельзя
жить у себя, жить на родине? В этом жалостном вопросе слилось все, что ее
мучило. Почему Боб должен разыгрывать здесь заводчика? Это наш дом, то
есть уже английский дом, да, но плывет он по волнам чужого моря... В это
мгновение она начисто забыла, что всякий английский корабль, в каких бы
водах он ни плыл, - кусок английской земли.
Она задумчиво смотрела в сумерки. Снизу доносилось потрескивание дров в
камине. Другого ответа она не получила.
Немного погодя она услышала шаги Боба в холле.
В детскую она так и не вошла, а спустилась вниз.
Сидя перед камином, они обсудили ужин, который им предстояло дать на
следующей неделе; составили список гостей. Среди них были Хвостик и
Милонич.


Мило уже в шесть часов пришел к Пепи. Хвостика он застал вполне одетым.
За последнее время Хвостику удалось даже, постепенно подкорачивая свои