"Хаймито фон Додерер. Слуньские водопады" - читать интересную книгу автора

Вполне возможно, что нравственно эта женщина могла бы подняться выше в
разнородных ситуациях и вырваться заодно с запахом огуречного салата из
стен своей квартиры, вырваться окончательно и с радостью. Вышеприведенное
особое обстоятельство, однако, подействовало на нее смягчающе, оно
очеловечило ее, сделало более гуманной. Возможно, что именно в нем и был
заложен корень ее отношения к Фини и Феверль. Она точно знала, что ее
дитя, которое они вытащили из воды, своим появлением на свет обязано
доктору Ойгену, то есть что оно было плодом любви. Другие дети, если бы
они и родились у нее, были бы детьми зубного врача. А он был, что
называется, хват, пожалуй, уж слишком лихой малый; он рано потерял свою
жену и даже этого не заметил.
Никто ничего не замечал.
А ведь обычно все обнаруживается.
Но бывают, конечно, исключения.
Чего только не бывает. Если доктор Ойген в беседе с Хвостиком держался
как совсем сторонний человек, когда было упомянуто имя брата его
возлюбленной, имя адвоката Эптингера, то это отнюдь не было притворством,
он знал последнего только как собрата по профессии, его личным знакомым
тот не был и так же не знал своего соперника, зубного врача; более того,
если расспросить всех женщин и всех мужчин, не найдется никого, кто
одновременно знал бы доктора Ойгена и госпожу Бахлер. Они ведь жили в
совершенно несоприкасающихся кругах. Такое положение вещей было отлично
известно советнику суда, и он заботливо сохранял тайну.
Монику он видел.
Но только когда она была еще совсем маленькой.
Мать принесла к нему малютку.
К нему в дом, разумеется. Вне этого дома доктор Кайбл и госпожа Бахлер
никогда не встречались.
Поэтому, наверное, и не существовало никаких сплетен, ни у кого не
зарождалось даже тени подозрения. То была герметически закупоренная тайна,
она ни разу не соприкоснулась с внешним миром, так и оставаясь сокрытой в
старом доме на Видене. С течением времени этой "законсервированной" любви
благодаря сиропу все совершенствовавшейся секретности, в котором она
плавала, парила даже, ничего не задевая, ни до чего не дотрагиваясь, ни к
чему не прислоняясь, сообщился какой-то нечеловеческий, мумифицированный
характер. Супруга зубного врача год за годом приходила все в ту же комнату
(может быть, для нее была в этом особая прелесть), приходила, вырвавшись
из запаха огуречного салата, и здесь ее сразу окружал прохладный запах
драгоценного дерева, исходивший от старинной мебели. Эти сферы никогда не
смешивались. Каждая существовала сама по себе в целости и сохранности. Все
совершенное бесчеловечно и смерти подобно, это чувствуется и здесь,
подтверждается примером. И то сказать: нерв всей этой истории постепенно
отмирал, и возлюбленная превратилась в дочь. В то время когда Моника упала
в воду, все было уже так или по крайней мере на пути к тому. Любое дело,
любой человек, чтобы по-настоящему жить, должны так или иначе
соприкасаться с людьми и быть у них на языке.
Остается еще вопрос, как столкнулись эти двое из совершенно различных
миров. Что ж, режиссуре жизни это совсем нетрудно устроить, куда легче,
чем нам здесь. В мгновение ока поставлены кулисы (опозданий не бывает),
все кружится, все в движении; и покуда у нас на душе еще смутно, далеко