"Мирон Долот. Голодомор " - читать интересную книгу автора

"Последняя вечерня", висел огромный плакат, выполненный красными
чернилами "РЕЛИГИЯ - ОПИУМ НАРОДА". Святилище переоборудовали под сцену, и
трибуну покрали красной материей.
До этого дня мне не приходилось бывать в суде. Ведь у нас на селе
никогда не проводилось ни одного судебного заседания. Мы слышали о, так
называемом народном суде находившимся в районном центре, но с его работой не
сталкивались. Наша сельская община разрешала собственные проблемы, не
прибегая к помощи из вне.
Только к полуночи приступили к рассмотрению "дела" моего брата.
Его ввели в клуб под конвоем двух милиционеров. За те несколько дней
Сережа очень сильно изменился. Он был грязным и выглядел измученным, и
все могли видеть следы побоев на его теле. Под глазами у него были огромные
синяки, а на губах и лице - следы запекшейся крови. Ему связали руки за
спиной. Шагая к скамье, предназначенной для обвиняемых, Сережа смотрел по
сторонам, вероятно, выискивая глазами маму и меня. Затем ему приказали
сесть.
Официально народный суд являлся высшим выражением воли народа и
справедливости судопроизводства. Мы же увидели представителя партии,
"тысячника" Цейтлина, беспардонно распоряжавшимся судебным заседанием,
словно он был главным судьей. После объявления начала слушаний по делу моего
брата, товарищ Цейтлин быстро поднялся со своего места. Члены народного
суда, словно сторонние наблюдатели, хранили молчание. Как и раньше, товарищ
Цейтлин произнес пространную речь на отвлеченную тему, не имеющей ничего
общего с происходящим.
Мы уже приготовились выслушать длинный монолог. Но, к всеобщему
удивлению, он быстро вынес приговор. Как мы и ожидали, Сережу обвинили в
физическом нападении на товарища Хижняка, председателя нашей Сотни. К тому
же товарищ Цейтлин добавил и обвинение в нападении на милиционеров.
"Преступление" Сережки, таким образом, преумножилось с момента, когда мы
виделись в последний раз. Все мы знали, что это было серьезным обвинением,
особенно после прочтения товарищем Цейтлиным положения, что нападение на
представителей власти "имело место при исполнении ими служебных
обязанностей".
Обстоятельства, при которых все это произошло, никто даже не выяснял.
Предъявив обвинение, товарищ Цейтлин сразу приступил к допросу.
- Какое ты имел право вмешиваться в работу партийных и государственных
представителей? - был его первый вопрос к моему брату.
Сережа пытался объяснить, что он ни на кого не нападал. Он только хотел
отвести руку товарища Хижняка, чтобы предотвратить выстрел в маму,
естественный инстинкт и моральное право сына. Но на товарища
Цейтлина и его окружение это не произвело никакого впечатления.
- Не наводи тень на плетень, - прошипел товарищ Цейтлин. - Отвечай
сейчас же: да или нет. Ты схватил рука товарища Хижняка?
- И да, и нет. Смотря, как на это посмотреть, - сказал Сережа.
- Да или нет! - продолжал настаивать товарищ Цейтлин.
- Нет, - ответил Сережа.
И он снова начал объяснять, что происходило в нашем доме.
Но допрашивающих интересовал только факт, что представители власти
подверглись нападению во время исполнения своего долга. Допрос продолжался,
и по мере его раскручивания, мы слышали, что Сережа неуверенно повторял: