"Юрий Домбровский. Новеллы о Шекспире" - читать интересную книгу автора

безнадежно. - Я вижу, наговорили тебе черт знает что, а ты и расстроилась.
- Вы не научили ваших дочерей даже грамоте, сказала она задумчиво, -
они же не могут отличить писаного от печатного. - Он осел от ее тона - так
горестно и искренне прозвучали ее слова. Замолчала и она. Так они и молчали
с минуту.
- Ах, Виллиам, Виллиам, - сказала она наконец, - завтра вы будете у
них. Что ж вы там будете делать? С кем говорить? Куда вы кинетесь, когда вам
станет невмоготу?
- К тебе! - пылко, тихо и решительно сказал Шекспир. - Ты мне теперь
заменишь всех. Ты моя последняя и самая крепкая любовь.
Она хотела что-то возразить, но он перебил:
- Послушай, я все обдумал. Спроси у Питера, какого коня я купил, - для
него сорок верст - пустяк, один прогон! У старика глаза разгорелись, когда
он на него взглянул.
Она посмотрела на него, словно не понимая.
- Ну конечно, придется беречься. Я уже не буду заезжать к вам каждый
раз.
Он не докончил, потому что увидел - она плачет.
- Джен, - сказал он обескураженно, - что это с тобой, а?
Она быстро вытерла глаза и приказала:
- Сядь!
И так как он продолжал стоять, вдруг горестно крикнула:
- Ах, да сядь же ты, пожалуйста! Мне надо тебе сказать!
Он посмотрел на нее, отошел и сел.
- Ну вот, - сказала она как-то тупо. - Я хотела сказать тебе, что нам
надо перестать встречаться.
И только что она сказала так, как он понял, что именно этого и ждал от
нее с самого начала разговора. И все-таки это было так неожиданно, что он
вскрикнул. А она продолжала:
- Муж знает все. Уж Бог ведает, кто ему сказал и что именно. Ты же
знаешь, что от него не допросишься лишнего слова. Но сегодня, как я только
приехала, он сказал: "Милая Джен, я вызвал тебя и сам уезжаю, чтобы ты могла
хорошенько наедине поговорить с мистером Виллиамом". Я ему сейчас же
ответила, что наедине нам с тобой не о чем говорить, но, наверное, все-таки
побледнела, потому что он даже усмехнулся и сказал: "А ты поговоришь вот о
чем: скажешь, что мы его по-прежнему очень любим и ценим, но останавливаться
в другой раз ему у нас не следует, и вообще, раз он уже ушел из театра,
пусть сидит в Стратфорде". Я чувствую, что у меня пересекается голос, и
говорю: "Джемс, что ты делаешь? Он же крестный отец нашего Виллиама". А он
кротко ответил: "Джен, так будет лучше для всех нас". С этим и уехал.
Она умолкла. Шекспир понимал: это все. Здесь слова на ветер не
бросаются. Волк подумал, решил и отрезал. А Джен не такая, чтоб идти на
гибель. Она его любит, конечно, но больше всего она держится за свою честь и
тишину в доме. Ну, так значит, все. Не переставая улыбаться, он наклонился и
галантно поцеловал ей руку.
- Ну что ж, - сказал он любезно, - раз вы уж оба так решили -
покоряюсь. Хорошо: буду сидеть дома.
- Да жить-то ты с ними как будешь? - спросила Джен, задумчиво смотря на
него. - Как тебя там встретят? Вот о чем я думаю все время.
Он выпрямился. Сейчас он уж полностью владел собой. Так его всегда