"Юрий Домбровский. Новеллы о Шекспире" - читать интересную книгу автора

Бербедж задумался.
- Рассказать-то, конечно, надо бы, только вот что? - развел он руками.
- Ну, с больным легче всего - он тихий и нетребовательный. Он догадывается,
что умирает, и ни от кого ничего не требует. У него на это свой принцип:
"Если ограбленный смеется, то грабит вора, а если плачет, то грабит самого
себя", так что с ним никаких забот у вас не будет, зато вот семья... - Он
нахмурился, подбирая слова. - В общем, в этом доме все перемешалось, и не
поймешь, кто на кого и кто за кого. Дочка - на дочку, обе дочки - на мать,
обе дочки и мать - на отца, а отец разом на них всех. Однажды даже тарелкой
запустил. А с ним тоже положение сложное: с одной стороны, он и для них сэр
Виллиам и пайщик королевской труппы, джентльмен и домовладелец; с другой
стороны, на все это им наплевать. Он просто-напросто актер, который
нагулялся, наблудился, а помирать приехал домой. В общем, как смерть
подошла, и родной дом стал хорош. Дальше: он дворянин, и король удостоил его
личным письмом, а с другой стороны, и на это им наплевать. Преподобный Кросс
им объяснил: короли не только на актеров, а и на медведей ходят смотреть.
Какой-то языческий тиран даже коня произвел в лорды - так почему актеру
смеха ради не нацепить шпагу на бок? Его величество все может!
- А письмо? - спросил Гроу.
- Письмо? Ну, письмо, конечно, кое-что значит. Против него не
возразишь, в особенности если содержание его неизвестно, а болтают всякое, -
но все это больше для соседей, чем для своих.
- Правильно, Волк тоже так говорил, - подтвердил Гроу.
- Волк? - удивился Бербедж. - Какой Волк?.. Ах, Волк! Ну, правильно,
очень похож! Вы обратили внимание на складки у рта? Но дальше, у этого шута,
Виллиама Шекспира, имеются, однако, денежки, и он может поступить с ними,
как ему заблагорассудится. Вот тут-то и начинается опять гадание и смятение.
Тут на него все бабы прут животами: "Деньги - наши! Твое грешные руки их
наживали, наши праведные их пристроят". Но ведь их четверо - жена, сестра,
дочери, - и все они тянут в разные стороны. Осаждают нотариуса, подарки ему
носят - кто медку, кто бутылку португальского, кто сорочку с кружевами, -
чуть не к плечику прикладываются. Но мистера Грина этим не проймешь, у него
не сердце, а хартия. Он и подарки берет и обещания дает, а свое знает.
Особенно им хочется выведать про завещание, но здесь рот у него на замке.
"Это исповедальная тайна умирающего, мои дражайшие. Бог и король с мечами
стоят на ее страже, а я всего-навсего простой секретаришко". Вот и все. Но,
кроме Бога и короля, эту тайну могут знать еще друзья больного, и, значит,
вопрос о друзьях тоже имеет две стороны - праведную и неправедную. По
праведной надо бы гнать всю эту сволочь в шею, а с неправедной - надо, да
боязно. Ведь пусть они будут для всех сто раз шуты, но с ними он провел всю
жизнь. Они у него днюют и ночуют, а вот праведные родственнички приходят,
только когда их позовут, а то все стоят у дверей и подслушивают. Значит
понимают они - и с шутами надо быть поласковее. Ведь тут золото, золото! А с
золотом, молодой человек, шутки плохи. Одна капля его может все черное
сделать белым, а черта превратить в ангела. У него, - Бербедж кивнул на
потолок, - есть об этом еще один монолог, очень выигрышный, - зал всегда
аплодирует. Вот я и прочел ему однажды эти стихи. Были еще Грин-нотариус,
племянник, два товарища. Все смеялись. А Грин сказал: "Раз золото от
дьявола, то пойду повешусь над своими закладными".
- А доктор? - спросил Гроу.