"Юрий Домбровский. Ретленд-Бэконс-Оутгемптон-Шекспир" - читать интересную книгу автора

Очень мало великих людей оказалось вне этого суда, - это те, о которых
вообще ничего не известно - ни истории, ни сплетникам.
Шекспир как раз такой. Это тот нечастый случай, когда писатель
оставляет биографа наедине с самим собой. Опереться не на что, документы
двусмысленны, а все - даже, казалось бы, самые интимные и личные -
произведения при ближайшем рассмотрении очень мало дают для разгадки
личности автора.
Образ простого, работящего, неутомимого, скромного труженика оказался
непостижимым и недостижимым для исследователей и литераторов, как одна из
величайших загадок человеческого бытия, и горе, поистине горе тому биографу,
который не поверит в простоту и неисчерпаемое богатство обыкновенной
человеческой души. Он так никогда ничего и не поймет в Шекспире, не свяжет
гения с его произведениями.
Биография Шекспира - во всяком случае, бесспорная часть ее - намечена
редким крупным пунктиром: это с десяток высокоофициальных документов и
примерно такое же количество прижизненных и посмертных упоминаний. Что
породила эта скудность сведений? Легенду о Фрэнсисе Бэконе, легенды о
Ретленде, графе Дарби и т. д. Впрочем, легендами они становились немного
погодя, постарев и поизносившись, а вначале-то они возникали как чуть ли не
бесспорные истины. Я не против них, так коротко живущих, как я вообще не
против тайны. "Этот безумный, безумный мир" с какой-то своей стороны
чрезвычайно трезв, и жизнь страшно бы поскучнела, если бы мы лишили ее вдруг
таких вот блестящих фейерверков. Кроме того, наше реальное познание Шекспира
углубляется именно в результате столкновения легенд и мифов с настоящей
наукой. Ведь как ни мало надо сил для их разрушения, но все-таки надо, и это
заставляет еще раз обсуждать старые вопросы, находить их новые аспекты,
услышать пропущенные мимо ушей акценты. Одним словом, думать и работать.
Но, кроме того, во всех этих коронованиях и развенчаниях меня
привлекает другое - их свод и разбор дал бы великолепный пример того, как
подчас трудно ответить на вопрос Пилата: что же такое истина? Ведь в том-то
и дело, что для того, чтобы приписать Ретленду или Бэкону произведения
Шекспира, ничего не приходится открывать сызнова: все документы уже найдены,
факты выявлены, книги прочитаны. Дело только в новом подборе, в другом
освещении, - стоит только чуть-чуть (подчеркиваю чуть-чуть) сопоставить
по-иному факты, одно осветить, другое затенить, что-то выделить, мимо
чего-то пройти, не заметив, - и Шекспир будет обвинен в плагиате. Честное
слово, будь я ректором юридического института, я обязательно бы ввел в курс
теории доказательств вот эти примеры, разбирал бы их на особом семинаре и
ясно показал бы на более чем вековом материале, какова цена косвенным
уликам, даже если они приведены в очень стройную систему. Как, право,
хорошо, что мы только литературоведы, и все это не суд, а спор "реалистов" с
"романтиками". Что поделать? Человечество изобретательно, ложь богата и
разнообразна, истина скудна и непритязательна, у нее, бедной, всего-навсего
один лик и одна правда.
"Это вещь без фантазии и вымысла", - говорят о произведении сыром и
скучном. Для меня вопрос о вымысле не стоит вовсе. В моих трех маленьких
повестях заключено много вымысла о том, как выглядела бы жизнь Шекспира,
если бы она была такой, как я ее себе представляю.
Мне кажется, она была тяжелой и безрадостной, вернее, это была жизнь с
радостным началом и тяжелым, вялым исходом. В моей книге я пытался