"Юрий Домбровский. "и я бы мог..."" - читать интересную книгу автора

милостивыми манифестами и прощениями. А легче всего простить того, кто и не
был формально осужден.
Вот так, по-видимому, можно объяснить этот загадочный документ из
помещичьего архива {Противники "легенды", считая, что документ не имеет
отношения к поездке Пушкина, обычно ссылаются на статьи А. Шебунина и С.
Гессена. Но что касается Шебунина, то он, не приводя каких-либо новых
доводов, просто ссылается на статью С. Гессена "Пушкин накануне декабрьских
событий 1825 года". Гессен же исходит из ложной предпосылки, что Пушкин
подделал только самый текст билета. Но в том-то и дело, что подпись
помещицы, как и весь текст, фальсифицированы тоже Пушкиным. Эта подпись даже
нисколько не напоминает обычную роспись П. А. Осиновой, которую Пушкин,
конечно, знал. "Даже ей (Осиповой - Ю.Д.), обычно посвящаемой поэтом в его
дела, Пушкин не решился доверить свой план", - пишет М. А. Цявловский.
Следует отметить также, что Гессен, высказывая свои соображения, не скрывал
того, что цель подделки ему совершенно не ясна ("Каково же происхождение
этого таинственного документа? Мы сейчас не беремся дать исчерпывающий
ответ").}.
Но что же дальше? Пушкин проехал несколько верст и вернулся. Почему?
Действительно, заяц дорогу перебежал? Поп встретился? Еще случилось
что-нибудь подобное? Вполне, вполне вероятно. Любая примета или препятствие
могли повернуть Пушкина назад. Ведь ехать он решил сгоряча, на авось,
поддавшись первому впечатлению, без всякой твердой уверенности в успехе (и
верно, Жуковский через несколько месяцев спустя решительно советовал Пушкину
в Петербург не рваться, а смиренно сидеть и писать: "Пиши Годунова и
подобное: они отворят дверь свободы").
А раз так, то вспомним Шекспира: "Соломинкой переградите путь мне, и я
послушно поверну назад".
Вот заяц и явился такой соломинкой. Пушкин возвратился и больше
Михайловское не покидал.
Он чего-то ждал. Чего же?

В 1930 году, за четыре года до опубликования билета, М. В. Нечкина в
статье "О Пушкине, декабристах и их общих друзьях" впервые процитировала
несколько строк из неизвестных тогда записок декабриста Н. И. Лорера.
"Однажды он (Пушкин - Ю. Д.) получает от Пущина из Москвы письмо, в котором
сей последний извещает Пушкина, что едет в Петербург и очень бы желал
увидеться там с Александром Сергеевичем. Недолго думая пылкий поэт мигом
собрался и поскакал в столицу". А дальше речь идет опять о дурных приметах.
"Не будет добра", - сказал Пушкин и вернулся ("Каторга и ссылка", 1930, э
4). И вот, похоже, в наших руках оказывается тот момент истины, исходя из
которого можно себе представить, что случилось на самом деле. Возвратимся
снова к запискам Пущина. При их свидании в Михайловском сначала разговор
друзей заходит о том, как Пушкин очутился в деревне. Тема эта личная,
интимная и для Пушкина не особенно приятная. Пущин почувствовал, что
касается чего-то очень щекотливого, и расспросы прекратил. Наступила пауза.
Тогда Пушкин и спросил, что о нем говорят в Петербурге и Москве. И, не
дожидаясь ответа, сам стал рассказывать, как он перепугал императора. Вывод
для обоих был ясен: в это царствование ни в Петербурге, ни в Москве Пушкину
не бывать. А царю еще и пятидесяти нет, он здоров и бодр. На этом разговор,
видимо, и прервался, чтоб через несколько часов возникнуть уже на совсем