"Юрий Домбровский. Записки мелкого хулигана" - читать интересную книгу автора

ее как следует. Она мне, я ей. А руку не поднимал. Я этого не придерживаюсь
- нет! Но крику, верно, много было. Она в кухню убежала, а я спать лег. А
часа через два будит милиционер: "Собирайся, пойдем". - "Куда?" - "В
милицию, соседи заявление написали". Вот. Привели, посадили. А на другой
день пятнадцать суток.
Все смеются. Уж больно здорово это получается. Молодцы милиционеры!
Молодец судья! Вот тебе и курорт! А меня возмущает нелепость положения. Как,
за что, почему? Человек получил путевку, ну, поругался с женой, ну,
покричали друг на друга, все может быть, и жену я тоже понимаю, ей
действительно обидно - муж уезжает в Сочи (а он, наверно, ух, какой
парень!), а она остается одна, в общем, поругались. Но где же здесь
преступление? При чем тут указ, милиция, суд, пятнадцать суток,
Краснопресненская пересылка, бритая голова - в общем, ничего не поймешь,
какая-то сплошная нелепость.
- Да ты бы и рассказал, как и что, - говорю я, хотя уже понимаю,
насколько это беспомощно. Опять смеются. Но уж не над ним, а надо мной. А
один с наслаждением рассказывает:
- Тут ведь вот какой суд. Судья меня спрашивает: "Ну, рассказывай, как
что было". А я говорю: "Да что же вам рассказывать, когда вы уже проставили
пятнадцать суток". Засмеялся. "Ишь ты, какой глазастый, ну тогда садись на
лавку, жди. Следующий!" Им объяснишь, им, чертям, как раз объяснишь!
Что им ничего не объяснишь, это я уже понимаю, но и согласиться с этим
не могу.
И еще мне подносят такую же историю. Рассказывает уже пожилой человек с
проседью. Поссорился с женой, покричали, и очутился тут. Жена потом в
милицию, чуть не на коленях валялась: "Что ж мы с детьми есть-то будем? Ведь
у меня и сейчас ни копейки в доме, а он тут еще пятнадцать суток просидит".
Ничего и слушать не хочет. Раз к нам попал, то...
Этот уже озлоблен, он не говорит, а лает: "Да чтоб я теперь! С ней!.. С
этой стервой! Я и близко не подойду! Посадите меня - все! Все! Она это,
сука, чует, - ходит, воет! Нет, нет! Я такой! Она знает! Я такой!"
Вероятно, он и действительно "такой". Говорит он решительно и как-то
очень страшно. Он оскорблен до глубины души. Семья разбита. Да, это,
кажется, точно. Но говорить с ним очень тяжело. Это какая-то злобная
конвульсия, припадок. Я поскорее отхожу.
Меня интересует один человек. Я заметил его еще в бане. Обратил
внимание на то, как он мылся, медленно-медленно проводил ладонями по лицу,
словно творил намаз. Сейчас он сидит на краю нар, опустив руки вдоль колен,
и молчит. Он совершенно лысый, не бритый, а именно лысый, и серый, хотя,
кажется, лет ему не так уж много. У него странная сосредоточенность. Он
словно к чему-то все время прислушивается, примеривается, во что-то
вдумывается. Я подождал удобный момент и, когда люди расползлись по нарам
или же поползли к столу гонять козла (в камере непрекращающийся грохот -
книг нет, на работу не выводят, так вот нарезали из фанеры дощечек и гремят
ими по восемнадцать часов в сутки), так когда все разбрелись, я подсел к
нему и спросил: а он-то тут за что? Он ответил:
- Жильцы сдали. Я спросил:
- Скандалил?
К моему удивлению, он кивнул головой. А вид у него был совсем не
скандальный.