"Юрий Осипович Домбровский. Леди Макбет" - читать интересную книгу автора

получила, ан, люди справедливые, по-иному рассудили. Не вышло вот
повашему-то!
Она была навеселе, и разговаривать с ней я не стал.
А потом она уехала, жизнь вошла в свою колею, и потянулись обычные
незаметные госпитальные дни. Теперь старшим сделался я, и ценности уже
сдавались мне, а моим подручным был студент из медицинского института. Он
провалил анатомию и поэтому зубрил день и ночь. Никто теперь уж меня не
дразнил, не вырывал из рук у меня книжку, и не спрашивал, что там написано
и как это понять. Но однажды, месяца через два, ванщица недовольно сказала
мне: "Слушай, ты бы эти стишки свои забрал бы, что ли? А то валяются на
окне, еще пропадут".
И тут я понял, что действительно с той ночи ни разу не вспомнил о своих
кумирах. Они отошли от меня так тихо и незаметно, что я даже не
почувствовал этого. Теперь я думал об ином. Моя знакомая часто упоминала
леди Макбет (это была ее дипломная работа), и вдруг я понял, что для меня
наступила пора Шекспира. Он подошел ко мне вплотную. Раньше я как-то
проходил мимо него. Хороших постановок тогда не было, а читая его, я
путался в длинных замысловатых предложениях - бесконечных коридорах,
которые можно одолеть только бегом, и никогда шагом - в его пышных
многостепенных и многоэтажных монологах, где сравнение громоздилось на
сравнении, образ на образе, так что они зачастую уничтожали друг друга: в
его смертях, убийствах, пре дательствах. Все это мне казалось просто
скучным, и утомительным. А сейчас словно прорвалась какая-то туманная
пелена и через нее я ясно увидел - не леди Макбет, нет, та была совсем
иная - а кастеляншу, ее зубы и особенно руки - мускулистые, длинные,
загорелые - как она толкает в плечо Копнева и говорит: "Так ты помни!" или
злобно вырывает у меня книгу. И еще какие-то смутные, но большие истины о
любви-радости и любвипреступлении стали приходить и тревожить меня. В
свободные часы я сидел на лавке в парке, то размышляя о том, что
произошло, то вчитываясь и входя все более и более в варварский, но
великий по своей истинности и простоте текст.
И однажды в парке после обеда подсел ко мне незнакомый больной -
молодой парень в халате. Он спросил, что я читаю, я сказал. Он попросил
взглянуть и я протянул ему книгу. Он быстро пролистал ее, задерживаясь на
картинках и спросил, где же тут стихи. Я ответил, что тут все стихи,
только переведены они прозой.
- А-а, - кивнул он мне головой и отдал книгу.
Я смотрел на него, рослого, худого, белокурого, у него все время
подергивались уголки рта - и никак не мог понять, откуда я его знаю. Он
поступил не в мою смену, а все больные, остриженные и одетые
по-госпитальному, очень походят друг на друга.
- А это не здесь про поцелуй и лето? - спросил он меня вдруг.
Не помню, что я ему ответил, но с минуту мы сидели молча. И тут наконец
до меня дошло, что раз он в бордовом халате, то значит, из первого
отделения - это их цвет. И ни о чем больше его спрашивать не стал.
Он вдруг заговорил сам. Сердито, задиристо и смущенно.
- Ну что вот все на меня смотрят, смотрят... что вы вот смотрите? Что я
должен был делать? Он все шел и шел. Ну был бы штатский, ничего не знал -
а то ведь сам только что из армии. И вот идет и идет. Как я на него мог
подумать?