"Джон Донн. Поединок со смертью" - читать интересную книгу автора

старением, и уход из мира сего.
Метафизическое необходимо как объединяющее начало, в котором
нейтрализуется оппозиция жизнь : смерть, причем за жизнью сохраняется только
значение "жизни вечной", земная жизнь воспринимается как постоянная
смерть, - именно смерть, а не умирание, хотя иногда один образ подан Донном
через другой.
Слишком животрепещущие вопросы, слишком открыт тот нерв рассуждения,
отвлеченная грубоватость которого может шокировать: как это, о моей жизни
чуть не словами медицинского учебника. Это неприлично и грубо. Текст может
остановить непонятностями - почему я, современный эмансипированный человек,
должен помнить наизусть Писание? Переводчики постарались в меру своих сил
убрать диспропорцию знаний XVI- XVII вв. и XX века; отчасти об этом
позаботился М. А. Булгаков, так что последние дни Христа будут достаточно
известны читателю.
Что до "грубости", о которой сказано выше, - она от эпохи и человека
эпохи. Шекспир тоже не без грубости. Переводчики не ставили себе цель ее
сгладить. Обращение на "ты", пронизывающее текст, у Донна еще не "ты и вы,
смешавшиеся в you", а показатель дискретной множественности адресатов - от
короля (и ему "ты") до Тебя, читатель. И это грубое "ты" коробит, а рядом
стоящее "соблаговолите взять в рассуждение" выглядит фиглярством. Оно им не
было. Таков был стиль эпохи, позволявшей такого рода совмещения; таков был
этикет, многажды сменившийся с 1631 года, не совпадающий с принятым у нас
речевым этикетом и с принятой у нас риторикой, в том виде, в которой ее
первые ростки возрождаются - пока в отдельно взятых школах отдельных
городов.
Русская риторика, возникнув под влиянием византийских образцов,
отличалась от английской во все периоды. Ее осмысление на основе латинских
риторик, предпринятое в XVIII в., возможно, в какой-то степени создало почву
для сближения. Но английские образцы продолжали оставаться по другую сторону
границы.
Ориентация конца XVIII века на французское красноречие - точное, тонкое
и пышное - могла вызвать улыбку следующего века ("отменно тонко и умно, что
нынче кажется смешно" - у Пушкина), но критика велась с риторических позиций
тоже скорее галломанских, чем англоманских. Красноречие Аглицкого клоба в
Москве нам известно плохо, англоманы Пушкина и Толстого, перейдя на
английский язык, не меняют своего характера, сохраняя природный или модный в
России стиль поведения, но никак не меняя его на точный стиль английской
формулировки мысли.
Английская риторика вызывала интерес деловитостью, сжатостью речи,
конкретностью. Этот интерес прослеживается в описаниях русских
путешественников как XVIII, так и XIX вв. - у Карамзина ("Письма русского
путешественника"), Гончарова ("Фрегат "Паллада""), Станюковича ("Путешествие
на "Коршуне""). Интерес, но не подражание. Даже В. П. Петров, который учился
в Англии, ничем не выдает свое знакомство с английским красноречием в своих
одах.
Только к 60-ым и 70-ым гг. XIX в., когда идеи создания своего
Парламента начинают давать какую-то надежду в обществе, после отмены
крепостного права и введения суда присяжных на английский манер, начинают
раздаваться голоса в пользу английского красноречия (ориентация на
английское восприятие истории - Гиббон и Маколей как "властители дум" 60-х -