"Идиот (обложка книги) " - читать интересную книгу автора

он мне и внушил, что сегодня же можешь Настасью Филипповну в Большом
театре видеть, в балете, в ложе своей, в бенуаре, будет сидеть. У нас, у
родителя, попробуй-ка в балет сходить, - одна расправа, убьет! Я однако же
на час втихомолку сбегал и Настасью Филипповну опять видел; всю ту ночь не
спал. На утро покойник дает мне два пятипроцентные билета, по пяти тысяч
каждый, сходи, дескать, да продай, да семь тысяч пятьсот к Андреевым на
контору снеси, уплати, а остальную сдачу с десяти тысяч, не заходя никуда,
мне представь; буду тебя дожидаться. Билеты-то я продал, деньги взял, а к
Андреевым в контору не заходил, а пошел, никуда не глядя, в английский
магазин, да на все пару подвесок и выбрал, по одному бриллиантику в
каждой, эдак почти как по ореху будут, четыреста рублей должен остался,
имя сказал, поверили. С подвесками я к Зал╕жеву: так и так, идем, брат, к
Настасье Филипповне. Отправились. Что у меня тогда под ногами, что предо
мною, что по бокам, ничего я этого не знаю и не помню. Прямо к ней в залу
вошли, сама вышла к нам. Я, то-есть, тогда не сказался, что это я самый и
есть; а "от Парфена, дескать, Рогожина", говорит Зал╕жев, "вам в память
встречи вчерашнего дня; соблаговолите принять". Раскрыла, взглянула,
усмехнулась: "благодарите, говорит, вашего друга господина Рогожина за его
любезное внимание", откланялась и ушла. Ну, вот зачем я тут не помер тогда
же! Да если и пошел, так потому, что думал: "вс╕ равно, живой не вернусь!"
А обиднее всего мне то показалось, что этот бестия Зал╕жев вс╕ на себя
присвоил. Я и ростом мал, и одет как холуй, и стою, молчу, на нее глаза
палю, потому стыдно, а он по всей моде, в помаде, и завитой, румяный,
галстух клетчатый, так и рассыпается, так и расшаркивается, и уж наверно
она его тут вместо меня приняла! "Ну, говорю, как мы вышли, ты у меня
теперь тут не смей и подумать, понимаешь!" Смеется: "а вот как-то ты
теперь Семену Парфенычу отчет отдавать будешь?" Я, правда, хотел было
тогда же в воду, домой не заходя, да думаю: "ведь уж вс╕ равно", и как
окаянный воротился домой.
- Эх! Ух! - кривился чиновник, и даже дрожь его пробирала: - а ведь
покойник не то что за десять тысяч, а за десять целковых на тот свет
сживывал, - кивнул он князю.
Князь с любопытством рассматривал Рогожина; казалось, тот был еще
бледнее в эту минуту.
- Сживывал! - переговорил Рогожин: - ты что знаешь? Тотчас, -
продолжал он князю, - про вс╕ узнал, да и Зал╕жев каждому встречному пошел
болтать. Взял меня родитель, и наверху запер, и целый час поучал. "Это я
только, говорит, предуготовляю тебя, а вот я с тобой еще на ночь
попрощаться зайду". Что ж ты думаешь? Поехал седой к Настасье Филипповне,
земно ей кланялся, умолял и плакал; вынесла она ему, наконец, коробку,
шваркнула: "Вот, говорит, тебе, старая борода, твои серьги, а они мне
теперь в десять раз дороже ценой, коли из-под такой грозы их Парфен
добывал. Кланяйся, говорит, и благодари Парфена Семеныча". Ну, а я этой
порой, по матушкину благословению, у Сережки Протушина двадцать рублей
достал, да во Псков по машине и отправился, да приехал-то в лихорадке;
меня там святцами зачитывать старухи принялись, а я пьян сижу, да пошел
потом по кабакам на последние, да в бесчувствии всю ночь на улице и
провалялся, ан к утру горячка, а тем временем за ночь еще собаки обгрызли.
Насилу очнулся.
- Ну-с, ну-с, теперь запоет у нас Настасья Филипповна! - потирая