"Ф.М.Достоевский. Петербургские сновидения в стихах и прозе" - читать интересную книгу автора

рода уважением, тут про Ристори, там про добродетель и нравственность, а
там про безнравственность, про взятки например, уж непременно про взятки,
и готов фельетон. Ведь мысли теперь продаются совершенно готовые, на
лотках, как калачи. Составился бы только печатный лист, да и дело с
концом!" Иному современному строчиле (вольный перевод слова "фельетонист")
и в голову не приходит, что без жара, без смысла, без идеи, без охоты -
всё будет рутиной и повторением, повторением и рутиной. Ему и в голову не
приходит, что фельетон в наш век - это... это почти главное дело. Вольтер
всю жизнь писал только одни фельетоны... Но боже мой! что я! ведь я сам
пишу фельетон. Куда я заехал? Новостей! новостей! О господа! Мне до того
надоели все новости, что я не понимаю, как еще вас от них не тошнит. Вот,
например, случилось что-нибудь с Андрей Александровичем! Боже мой! Целые
стаи фельетонистов налетают со всех сторон, как хищные птицы на павшую
корову. Каждый хватает свой клочок, все клюют, клюют, щебечут, кричат,
дерутся, как воробьи, когда они целыми тучами вдруг быстро перелетают с
одного плетня на другой. Не в том дело, что они кричат: ведь и об Андрей
Александровиче можно сказать, наконец, хоть и что-нибудь путное, ну, хоть
занимательное. Не в том дело, а в том... но, господа, позвольте не
договаривать в чем. Даже и об Андрее Александровиче не хочется говорить;
переменим матерью, поговорим о другом.
Я думаю так: если б я был не случайным фельетонистом, а присяжным,
всегдашним, мне кажется, я бы пожелал обратиться в Эженя Сю, чтоб
описывать петербургские тайны, Я страшный охотник до тайн. Я фантазер, я
мистик, и, признаюсь вам, Петербург, не знаю почему, для меня всегда
казался какою-то тайною. Еще с детства, почти затерянный, заброшенный в
Петербурге, я как-то всё боялся его. Помню одно происшествие, в котором
почти не было ничего особенного, но которое ужасно поразило меня. Я
расскажу вам его во всей подробности; а между тем, оно даже и не
происшествие - просто впечатление: ну ведь я фантазер и мистик!
Помню, раз, в зимний январский вечер, я спешил с Выборгской стороны к себе
домой. Был я тогда еще очень молод. Подойдя к Неве, я остановился на
минутку и бросил пронзительный взгляд вдоль реки в дымную, морозно-мутную
даль, вдруг заалевшую последним пурпуром зари, догоравшей в мглистом
небосклоне. Ночь ложилась над городом, и вся необъятная, вспухшая от
замерзшего снега поляна Невы, с последним отблеском солнца, осыпалась
бесконечными мириадами искр иглистого инея. Становился мороз в двадцать
градусов... Мерзлый пар валил с усталых лошадей, с бегущих людей. Сжатый
воздух дрожал от малейшего звука, и, словно великаны, со всех кровель
обеих набережных подымались и неслись вверх по холодному небу столпы дыма,
сплетаясь и расплетаясь в дороге, так что, казалось, новые здания вставали
над старыми, новый город складывался в воздухе... Казалось, наконец, что
весь этот мир, со всеми жильцами его, сильными и слабыми, со всеми
жилищами их, приютами нищих или раззолоченными палатами, в этот сумеречный
час походит на фантастическую, волшебную грезу, на сон, который в свою
очередь тотчас исчезнет и искурится паром к темно-синему небу. Какая-то
странная мысль вдруг зашевелилась во мне. Я вздрогнул, и сердце мое как
будто облилось в это мгновение горячим ключом крови, вдруг вскипевшей от
прилива могущественного, но доселе незнакомого мне ощущения. Я как будто
что-то понял в эту минуту, до сих пор только шевелившееся во мне, но еще
не осмысленное; как будто прозрел во что-то новое, совершенно в новый мир,