"Федор Михайлович Достоевский. Братья Карамазовы (Часть 3)" - читать интересную книгу автора

теперь, кто сторожить будет, кто мне передаст?" С жадностью начал он
расспрашивать этих женщин, не заметили ль они чего вчера вечером? Те очень
хорошо понимали, о чем он разузнает, и разуверили его вполне: никого не
было, ночевал Иван Федорович, "все было в совершенном порядке". Митя
задумался. Без сомнения, надо и сегодня караулить, но где: здесь или у ворот
Самсонова? Он решил, что и здесь и там. все по усмотрению, а пока, пока...
Дело в том, что теперь стоял пред ним этот "план", давешний, новый и уже
верный план, выдуманный им на телеге, и откладывать исполнение которого было
уже невозможно. Митя решил пожертвовать на это час: "в час все порешу, все
узнаю, и тогда, тогда, во-первых, в дом к Самсонову, справлюсь, там ли
Грушенька, и мигом обратно сюда, и до одиннадцати часов здесь, а потом опять
за ней к Самсонову, чтобы проводить ее обратно домой". Вот как он решил.
Он полетел домой, умылся, причесался, вычистил платье, оделся и
отправился к госпоже Хохлаковой. Увы, "план" его был тут. Он решился занять
три тысячи у этой дамы. И главное, у него вдруг, как-то внезапно, явилась
необыкновенная уверенность, что она ему не откажет. Может быть подивятся
тому, что если была такая уверенность, то почему же он заранее не пошел сюда
так-сказать в свое общество, а направился к Самсонову, человеку склада
чужого, с которым он даже и не знал, как говорить. Но дело в том, что с
Хохлаковой он в последний месяц совсем почти раззнакомился, да и прежде
знаком был мало, и сверх того очень знал, что и сама она его терпеть не
может. Эта дама возненавидела его с самого начала просто за то, что он жених
Катерины Ивановны, тогда как ей почему-то вдруг захотелось, чтобы Катерина
Ивановна его бросила и вышла замуж за "милого, рыцарски образованного Ивана
Федоровича, у которого такие прекрасные манеры". Манеры же Мити она
ненавидела. Митя даже смеялся над ней и раз как-то выразился про нее, что
эта дама "настолько жива и развязна, насколько не образована". И вот давеча
утром на телеге, его озарила самая яркая мысль: "да если уж она так не
хочет, чтоб я женился на Катерине Ивановне, и не хочет до такой степени (он
знал, что почти до истерики), то почему бы ей отказать мне теперь в этих
трех тысячах, именно для того, чтоб я на эти деньги мог, оставив Катю,
укатить на веки отсюдова? Эти избалованные высшие дамы, если уж захотят чего
до капризу, то уж ничего не щадят, чтобы вышло по-ихнему. Она же к тому так
богата", рассуждал Митя. Что же касается собственно до "плана", то было все
то же самое, что и прежде, то-есть предложение прав своих на Чермашню, - но
уже не с коммерческою целью, как вчера Самсонову, не прельщая эту даму, как
вчера Самсонова, возможностью стяпать вместо трех тысяч куш вдвое, тысяч в
шесть или семь, а просто как благородную гарантию за долг. Развивая эту
новую свою мысль, Митя доходил до восторга, но так с ним и всегда случалось
при всех его начинаниях, при всех его внезапных решениях. Всякой новой мысли
своей он отдавался до страсти. Тем не менее, когда ступил на крыльцо дома
госпожи Хохлаковой, вдруг почувствовал на спине своей озноб ужаса: в эту
только секунду он сознал вполне и уже математически ясно, что тут ведь
последняя уже надежда его, что дальше уже ничего не остается в мире, если
тут оборвется, "разве зарезать и ограбить кого-нибудь из-за трех тысяч, а
более ничего..." Было часов семь с половиною, когда он позвонил в
колокольчик.
Сначала дело как бы улыбнулось: только что он доложился, его тотчас же
приняли с необыкновенною быстротой. "Точно ведь ждала меня", мелькнуло в уме
Мити, а затем вдруг, только что ввели его в гостиную, почти вбежала хозяйка