"Федор Михайлович Достоевский. Братья Карамазовы (Часть 3)" - читать интересную книгу автора

- Знаешь ты, что надо дорогу давать. Что ямщик, так уж никому и дороги
не дать, дави дескать, я еду! Нет, ямщик, не дави! Нельзя давить человека,
нельзя людям жизнь портить; а коли испортил жизнь - наказуй себя... если
только испортил, если только загубил кому жизнь - казни себя и уйди.
Все это вырвалось у Мити как бы в совершенной истерике. Андрей хоть и
подивился на барина, но разговор поддержал.
- Правда это, батюшка, Дмитрий Федорович, это вы правы, что не надо
человека давить, тоже и мучить, равно как и всякую тварь, потому всякая
тварь - она тварь созданная, вот хоть бы лошадь, потому другой ломит зря,
хоша бы и наш ямщик... И удержу ему нет, так он и прет, прямо тебе так и
прет.
- Во ад? - перебил вдруг Митя и захохотал своим неожиданным коротким
смехом. - Андрей, простая душа, - схватил он опять его крепко за плечи, -
говори: попадет Дмитрий Федорович Карамазов во ад али нет, как по-твоему?
- Не знаю, голубчик, от вас зависит, потому вы у нас... Видишь, сударь,
когда сын божий на кресте был распят и помер, то сошел он со креста прямо во
ад и освободил всех грешников, которые мучились. И застонал ад об том, что
уж больше, думал, к нему никто теперь не придет, грешников-то. И сказал
тогда аду господь: "не стони, аде, ибо приидут к тебе отселева всякие
вельможи, управители, главные судьи и богачи, и будешь восполнен так же
точно, как был во веки веков, до того времени, пока снова приду". Это точно,
это было такое слово...
- Народная легенда, великолепно! Стегни левую, Андрей!
- Так вот, сударь, для кого ад назначен, - стегнул Андрей левую, - а вы
у нас, сударь, все одно как малый ребенок... так мы вас почитаем... И хоть
гневливы вы, сударь, это есть, но за простодушие ваше простит господь.
- А ты, ты простишь меня, Андрей?
- Мне что же вас прощать, вы мне ничего не сделали.
- Нет, за всех, за всех ты один, вот теперь, сейчас, здесь, на дороге,
простишь меня за всех? Говори, душа простолюдина!
- Ох, сударь! Боязно вас и везти-то, странный какой-то ваш разговор...
Но Митя не расслышал. Он исступленно молился и дико шептал про себя.
- Господи, прими меня во всем моем беззаконии, но не суди меня.
Пропусти мимо без суда твоего... Не суди, потому что я сам осудил себя; не
суди, потому что люблю тебя, господи! Мерзок сам, а люблю тебя: во ад
пошлешь, и там любить буду, и оттуда буду кричать, что люблю тебя во веки
веков... Но дай и мне долюбить... здесь, теперь долюбить, всего пять часов
до горячего луча твоего... Ибо люблю царицу души моей. Люблю и не могу не
любить. Сам видишь меня всего. Прискачу, паду пред нею: права ты, что мимо
меня прошла... Прощай и забудь твою жертву, не тревожь себя никогда!
- Мокрое ! - крикнул Андрей, указывая вперед кнутом. Сквозь бледный
мрак ночи зачернелась вдруг твердая масса строений, раскинутых на огромном
пространстве. Село Мокрое было в две тысячи душ, но в этот час все оно уже
спало, и лишь кое-где из мрака мелькали еще редкие огоньки.
- Гони, гони, Андрей, еду! - воскликнул как бы в горячке Митя.
- Не спят! - проговорил опять Андрей, указывая кнутом на постоялый двор
Пластуновых, стоявший сейчас же на въезде, и в котором все шесть окон на
улицу были ярко освещены.
- Не спят! - радостно подхватил Митя, - греми, Андрей, гони вскачь,
звени, подкати с треском. Чтобы знали все, кто приехал! Я еду! Сам еду! -