"Ф.М.Достоевский. Кроткая (Фантастический рассказ)" - читать интересную книгу автора

от нее.
Она вдруг вскочила, вдруг вся затряслась и - что бы вы думали - вдруг
затопала на меня ногами; это был зверь, это был припадок, это был зверь в
припадке. Я оцепенел от изумления: такой выходки я никогда не ожидал. Но не
потерялся, я даже не сделал движения и опять прежним спокойным голосом прямо
объявил, что с сих пор лишаю ее участия в моих занятиях. Она захохотала мне
в лицо и вышла из квартиры.
Дело в том, что выходить из квартиры она не имела права. Без меня
никуда, таков был уговор еще в невестах. К вечеру она воротилась; я ни
слова.
Назавтра тоже с утра ушла, напослезавтра опять. Я запер кассу и
направился к теткам. С ними я с самой свадьбы прервал - ни их к себе, ни
сами к ним. Теперь оказалось, что она у них не была. Выслушали меня с
любопытством и мне же насмеялись в глаза: "Так вам, говорят, и надо". Но я и
ждал их смеха. Тут же младшую тетку, девицу, за сто рублей подкупил и
двадцать пять дал вперед. Через два дня она приходит ко мне: "Тут, говорит,
офицер, Ефимович, поручик, бывший ваш прежний товарищ в полку, замешан". Я
был очень изумлен. Этот Ефимович более всего зла мне нанес в полку, а с
месяц назад, раз и другой, будучи бесстыден, зашел в кассу под видом
закладов и, помню, с женой тогда начал смеяться. Я тогда же подошел и сказал
ему, чтоб он не осмеливался ко мне приходить, вспомня наши отношения; но и
мысли об чем-нибудь таком у меня в голове не было, а так просто подумал, что
нахал. Теперь же вдруг тетка сообщает, что с ним у ней уже назначено
свидание и что всем делом орудует одна прежняя знакомая теток, Юлия
Самсоновна, вдова, да еще полковница, - "к ней-то, дескать, ваша супруга и
ходит теперь".
Эту картину я сокращу. Всего мне стоило это дело рублей до трехсот, но
в двое суток устроено было так, что я буду стоять в соседней комнате, за
притворенными дверями, и слышать первый rendez-vous наедине моей жены с
Ефимовичем. В ожидании же, накануне, произошла у меня с ней одна краткая, но
слишком знаменательная для меня сцена.
Воротилась она перед вечером, села на постель, смотрит на меня
насмешливо и ножкой бьет о коврик. Мне вдруг, смотря на нее, влетела тогда в
голову идея, что весь этот последний месяц, или, лучше, две последние перед
сим недели, она была совсем не в своем характере, можно даже сказать - в
обратном характере: являлось существо буйное, нападающее, не могу сказать
бесстыдное, но беспорядочное и само ищущее смятения. Напрашивающееся на
смятение. Кротость, однако же, мешала. Когда этакая забуйствует, то хотя бы
и перескочила меру, а всё видно, что она сама себя только ломит, сама себя
подгоняет и что с целомудрием и стыдом своим ей самой первой справиться
невозможно. Оттого-то этакие и выскакивают порой слишком уж не в мерку, так
что не веришь собственному наблюдающему уму. Привычная же к разврату душа,
напротив, всегда смягчит, сделает гаже, но в виде порядка и приличия,
который над вами же имеет претензию превосходствовать.
- А правда, что вас из полка выгнали за то, что вы на дуэль выйти
струсили? - вдруг спросила она, с дубу сорвав, и глаза ее засверкали.
- Правда; меня, по приговору офицеров, попросили из полка удалиться,
хотя, впрочем, я сам уже перед тем подал в отставку.
- Выгнали как труса?
- Да, они присудили как труса. Но я отказался от дуэли не как трус, а