"Ф.М.Достоевский. Кроткая (Фантастический рассказ)" - читать интересную книгу автора

потому, что не захотел подчиниться их тираническому приговору и вызывать на
дуэль, когда не находил сам обиды. Знайте, - не удержался я тут, - что
восстать действием против такой тирании и принять все последствия - значило
выказать гораздо более мужества, чем в какой хотите дуэли.
Я не сдержался, я этой фразой как бы пустился в оправдание себя; а ей
только этого и надо было, этого нового моего унижения.
Она злобно рассмеялась.
- А правда, что вы три года потом по улицам в Петербурге как бродяга
ходили, и по гривеннику просили, и под биллиардами ночевали?
- Я и на Сенной в доме Вяземского ночевывал. Да, правда; в моей жизни
было потом, после полка, много позора и падения, но не нравственного
падения, потому что я сам же первый ненавидел мои поступки даже тогда. Это
было лишь падение воли моей и ума и было вызвано лишь отчаянием моего
положения. Но это прошло...
- О, теперь вы лицо - финансист!
То есть это намек на кассу ссуд. Но я уже успел сдержать себя. Я видел,
что она жаждет унизительных для меня объяснений и - не дал их. Кстати же
позвонил закладчик, и я вышел к нему в залу. После, уже через час, когда она
вдруг оделась, чтоб выйти, остановилась предо мной и сказала:
- Вы, однако ж, мне об этом ничего не сказали до свадьбы?
Я не ответил, и она ушла.
Итак, назавтра я стоял в этой комнате за дверями и слушал, как решалась
судьба моя, а в кармане моем был револьвер. Она была приодета, сидела за
столом, а Ефимович перед нею ломался. И что ж: вышло то (я к чести моей
говорю это), вышло точь-в-точь то, что я предчувствовал и предполагал, хоть
и не сознавая, что я предчувствую и предполагаю это. Не знаю, понятно ли
выражаюсь.
Вот что вышло. Я слушал целый час и целый час присутствовал при
поединке женщины благороднейшей и возвышенной с светской развратной, тупой
тварью, с пресмыкающеюся душой. И откуда, думал я, пораженный, откуда эта
наивная, эта кроткая, эта малословесная знает всё это? Остроумнейший автор
великосветской комедии не мог бы создать этой сцены насмешек, наивнейшего
хохота и святого презрения добродетели к пороку. И сколько было блеска в ее
словах и маленьких словечках; какая острота в быстрых ответах, какая правда
в ее осуждении! И в то же время столько девического почти простодушия. Она
смеялась ему в глаза над его объяснениями в любви, над его жестами, над его
предложениями. Приехав с грубым приступом к делу и не предполагая
сопротивления, он вдруг так и осел. Сначала я бы мог подумать, что тут у ней
просто кокетство - "кокетство хоть и развратного, но остроумного существа,
чтоб дороже себя выставить". Но нет, правда засияла как солнце, и
сомневаться было нельзя. Из ненависти только ко мне, напускной и порывистой,
она, неопытная, могла решиться затеять это свидание, но как дошло до дела -
то у ней тотчас открылись глаза. Просто металось существо, чтобы оскорбить
меня чем бы то ни было, но, решившись на такую грязь, не вынесло беспорядка.
И ее ли, безгрешную и чистую, имеющую идеал, мог прельстить Ефимович или кто
хотите из этих великосветских тварей? Напротив, он возбудил лишь смех. Вся
правда поднялась из ее души, и негодование вызвало из сердца сарказм.
Повторяю, этот шут под конец совсем осовел и сидел нахмурившись, едва
отвечая, так что я даже стал бояться, чтоб не рискнул оскорбить ее из
низкого мщения. И опять повторяю: к чести моей, эту сцену я выслушал почти