"Федор Михайлович Достоевский. Письма (1870)" - читать интересную книгу автора

средств достать для прожития денег; здесь же мы чрезмерно обеднели. Положим,
жить можно, но няньки нельзя нанять. Нянька здешняя требует себе особую
комнату, белье, чертово жалование, три обеда, столько-то пива (разумеется, с
иностранцев). Аня же и сама кормит и с ребенком ночей не спит. Ни
развлечения, ни времени развлечь себя. А главное, здоровье ее плохо. Да к
чему, впрочем, я Вам рассказываю, когда это невозможно рассказать потому,
что мелочей таких сотня или две и в целости их тягость и ужас. Вот я,
например, с каким бы наслаждением повез жену и ребенка эту осень домой, в
Петербург (как и мечтал о том весной), но чтоб уехать и приехать, нужно не
менее 2000 руб., то есть это без всякой уплаты долгов и проч., а только чтоб
поехать и приехать. Я сейчас же вижу отсюдова, как Вы вскидываете плечи и
говорите: "К чему такая сумма? Какое преувеличение?" Но ради бога отучитесь,
добрый друг мой, от этой манеры судить о делах людей, не зная их в
подробности. 2000 руб. необходимы, да и то все нищенским образом устроится.
Это я Вам говорю. А где я возьму такие деньги? Теперь Любу надо от груди
отучить и, кроме того, ей оспу привить. Сколько для Ани возни, да еще для
ослабевшей, видимо потерявшей силы. Я вижу это и чуть с ума не схожу. А если
б даже и получил деньги для переезда месяца через три, то будет зима, и
грудного ребенка нельзя везти в мороз тысячи верст. Стало быть, надо ждать
до весны. А будут ли к весне-то деньги? Заметьте, что в настоящее время в
едва-едва пробиваюсь здесь кое-как, да и то наполовину в долг.
Но довольно. Теперь о другом, хотя все тесно связано с главным. (1)
Писал ли я Вам или нет подробно о моих затруднениях с "Русским
вестником", потому что я отдал мою повесть в конце прошлого года в "Зарю", в
то же время оставаясь в денежном долгу у "Русского вестника" и еще за год до
этого дав им слово, что работа моя им принадлежит. Писал ли я Вам, как это
случилось? То есть как растянулась нечаянно моя повесть и я вдруг увидал,
что не успею доставить ничего в "Русский вестник" к началу года? Они мне
ничего не ответили на это, только перестали деньги присылать. В начале
нынешнего года я писал к Каткову, что начну присылать роман с середины года,
то есть с июня, так что если они захотят, то могут в конце года и напечатать
его. Ну слушайте же: работал я до изнурения, понимая, что я не в России, что
если прервутся мои литературные сношения с "Р<усским> вестником", то жить
будет нечем (ибо отношения с другими журналами заочно тяжелы), и, кроме
того, я измучился и исстрадался буквально из-за мысли, что в "Р<усском>
вестнике" меня считают подлецом, тогда как они всегда так великолепно
обращались со мной. Роман, который я писал, был большой, очень оригинальный,
но мысль несколько нового для меня разряда, нужно было очень много
самонадеянности, чтоб с ней справиться. Но я не справился и лопнул. Работа
шла вяло, я чувствовал, что есть капитальный недостаток в целом, но какой
именно - не мог угадать. В июле, после последнего письма моего к Вам, я
заболел целым рядом припадков падучей (каждую неделю). Они до того меня
расстроили, что уже и думать о работе я не мог целый месяц, да и опасно
было. И вот две недели назад, принявшись опять за работу, я вдруг разом
увидал, в чем у меня хромало и в чем у меня ошибка, при этом сам собою, по
вдохновению, представился в полной стройности новый план романа. Все надо
было изменить радикально; не думая нимало, я перечеркнул все написанное
(листов до 15 вообще говоря) и принялся вновь с 1-й страницы. Вся работа
всего года уничтожена. О, Сонечка! Если б Вы знали, как тяжело быть
писателем, то есть выносить эту долю? Верите ли, я знаю наверно, что будь у