"Федор Михайлович Достоевский. Публицистика 1860-х годов " - читать интересную книгу автора

что-нибудь окончательно, выжить хоть какую-нибудь идею, подходящую к истине.
Возьмем сначала ближайшего соседа нашего, немца. Приезжают к нам немцы
всякие: и без царя в голове, и такие, у которых есть свой король в Швабии,8
и ученые, с серьезною целью узнать, описать и таким образом быть полезным
науке России, и неученые простолюдины с более скромною, но добродетельною
целью печь булки и коптить колбасы,9 - разные Веберы и Людекенсы.10 Иные
даже принимают себе "раз навсегда за правило и даже за священную
обязанность" знакомить русскую публику с разными европейскими редкостями и
потому являются с великанами и великаншами,11 с ученым сурком12 или
обезьяною, нарочно выдуманною немцами для русского удовольствия.13 Но какая
бы ни была разница между ученым немцем и простолюдином в понятиях, в
общественном значении, в образовании и в цели посещения России, - в России
все эти немцы немедленно сходятся в своих впечатлениях. Какое-то больное
чувство недоверчивости, какая-то боязнь примириться с тем, что он видит
резко на себя не похожего, совершенная неспособность догадаться, что русский
не может обратиться совершенно в немца и что потому нельзя всего мерить на
свой аршин, и, наконец, явное или тайное, но во всяком случае беспредельное
высокомерие перед русскими, - вот характеристика почти всякого немецкого
человека во взгляде на Россию. Иные приезжают служить у помещиков
Буеракиных,14 управлять вотчинами; другие являются в виде
естествоиспытателей, ловят русских жуков, приобретают этим бессмертную славу
и обращаются в каких-нибудь заседателей.15 Другие, с успехом заседая лет
пятнадцать, решаются наконец быть современными и полезными и для этого
подробно опишут, из каких горных пород будет состоять цоколь будущего
памятника тысячелетию России.16 Есть из них чрезвычайно добрые; такие почти
всегда начинают специально учиться по-русски, очень полюбят русский язык и
русскую литературу, получают наконец употребление русского языка, конечно не
без тяжких усилий, и, в припадке восторга, желая принести себе, русским и
человечеству несомненную пользу, решаются - "перевести "Россияду" Хераскова
на санскритский язык". Впрочем, не все переводят "Россияду" Хераскова.17
Иные приезжают писать свою Россияду и издают ее уже в Германии. Есть
знаменитые сочинения в этом роде. Читаешь эту "Россияду" - серьезно, дельно,
умно, даже остроумно. Факты верны и новы; глубокий взгляд брошен на иные
явления, взгляд оригинальный и меткий именно потому, что иные русские
явления удобнее наблюдать не русскому, а со стороны, и вдруг на чем-нибудь
самом важном, коренном, без чего никакие познания о России, никакие факты,
приобретенные трудом самым добросовестным, не дадут никакого о ней понятия
или дадут самое сбивчивое, чтоб не сказать бестолковое, - вдруг наш ученый
становится в тупик, обрывается, теряет нитку и заключает такою нелепостью,18
что книга сама вырывается из рук ваших и падает, иногда даже под стол.
Приезжие французы совершенно не похожи на немцев; это что-то обратно
противоположное. Француз ничего не станет переводить на санскритский язык,
не потому чтоб он не знал санскритского языка - француз всё знает, даже
ничему не учившись, - но потому, во-первых, что он приезжает к нам окинуть
нас взглядом самой высшей прозорливости, просверлить орлиным взором всю нашу
подноготную и изречь окончательное, безапелляционное мнение; а во-вторых,
потому, что он еще в Париже знал, что напишет о России; даже, пожалуй,
напишет свое путешествие в Париже, еще прежде поездки в Россию, продаст его
книгопродавцу и уже потом приедет к нам - блеснуть, пленить и улететь.
Француз всегда уверен, что ему благодарить некого и не за что, хотя бы для