"Сергей Довлатов. Собрание сочинений в 4 томах. Том 4" - читать интересную книгу автора

И так далее. А ведь я, формально рассуждая, интеллектуал. Так почему же
мои грезы столь убоги? Чего я жду каждый раз, оказываясь в незнакомом месте?
Хотя, если разобраться, я ведь пересек континент. Оставил позади четыре
тысячи километров. Неужели все это лишь для того, чтобы поругаться с
Ковригиным?
Глупо чего-то ждать. Однако еще глупее валяться на диване с последней
книжкой Армалинского.

Вдруг я заметил, что у меня трясутся руки. Причем не дрожат, а именно
трясутся. До звона чайной ложечки в стакане.
Что со мной каждый раз происходит в незнакомом городе?
И тут в дверь постучали.
- Войдите, - говорю, - кам ин!

Обратным зрением я видел каждую мелочь. Отметил и запомнил десятки
красноречивых симптомов будущего происшествия. Долгий неубывающий рев
амбулаторной сирены. Прерывистое гудение холодильника. Бледно-голубое лишнее
"А" в светящейся рекламе "Перл" ("Pearl"). Надувшиеся в безветренный день
оконные занавески. Странный запах болотной тины, напоминающий о пионерском
детстве в Юкках. Горький вкус не по-американски добросовестно заваренного
чая. Все предвещало что-то неожиданное.

Я только не знаю, как они взаимосвязаны - происшествие и беспокойство.
То ли беспокойство - симптом происшествия? То ли само происшествие есть
результат беспокойства?..

В общем, я ждал, что произойдет какая-то неожиданность. Недаром я
испытывал чувство страха. Недаром у меня было ощущение тревоги. Не случайно
я остался в гостинице. Явно чего-то ждал. И вот дождался...

На пороге стояла моя жена. Вернее, бывшая жена. И даже не жена, а - как
бы лучше выразиться - первая любовь.
Короче, я увидел Таську в невообразимом желтом одеянии.
Но это - длинная история...


* * *

В августе шестидесятого года я поступил на филфак. У меня не было тогда
влечения к литературе. Однако точные науки представлялись мне еще более
чуждыми. Среди "неточных", я уверен, первое место занимает филология. Так
что я превратился в гуманитария. Тем более, что мне как спортсмену
полагались определенные льготы.

В университете я быстро ощутил себя чужим. Студенты без конца
распространялись о вещах, не интересовавших меня. Любой из них мог
разгорячиться безо всякого повода. Помню, как Лева Баранов, вялый юноша из
Тихвина, ударил ногой аспиранта Рыленко, осмелившегося заявить, что
Достоевский сродни экспрессионизму.