"Аркадий Драгомощенко. Усиление беспорядка" - читать интересную книгу автора

как легендарный Минос не что иное, как манифестация образа,
встречающегося с самим собой. Они появляются неожиданно, как будто
делают всего лишь неуследимый шаг из ледяных волос тумана в явь
земного. Родители пришедших не смотрят в их сторону. Только жрец
Деметры свободен в этот миг срезать прядь волос у девушки, впервые
накануне разомкнувшей круг собственной крови, и сжечь ее на углях.
Дети и остальные молчат. Некоторые полагают, что архитектура языка
изоморфна архитектуре зеркала, поскольку считают, что зеркалом
управляет память. Однако доказaтельства их туманны, а сведения
недостоверны, ибо производятся в языке, асимметрия которого очевидна в
его неисполняемой неполноте. Им не о чем говорить. В предгрозовом
свечении зелень травы словно испускает из себя темное сияние, однако
белизна ее разительна и мешает плакать.


Все дело в направлении луча. Если угол верен - вещи недалеко отступают
от своих подобий. В такие минуты у меня всегда появляется желание
заплакать - точнее, заполнить плачем нечто недостающее, то, что
открывается в такие мгновения: в минуты, подобные этому предгрозовому
свечению и траве, крикам простых птиц над обрывом, сильному свету, о
стену которого они исступленно бьются, падая откуда-то из-за спины
человека, ступающего по песку у самого края воды. В обычные дни
подобной недостаточности не ощутить. Я хотела бы знать, сколько мне
лет. Взять хотя бы стены, когда садится солнце, проникающее тебя с той
же легкостью, с какой оно проникает сквозь самое себя, переходя во
владения луны, улиток и часов, сворачивающихся перламутровыми
наростами. Неясное, но неотступно близкое биение сопровождает тогда
каждый поворот головы: сны растрачивают неясность, и их чистота
охватывает беспредельные области не случившегося. Теперь я могу
сказать, что мысль есть ожидание в превышении осознания времени. Это
не означает, что в такой перспективе времени нет. Оно есть, и только.
Не знаю почему, но это мне всегда напоминает историю, случившуюся с
Мишелем Лери. Причем не нужно упускать и другие связующие элементы, о
которых, если не забуду, постараюсь сказать ниже. Так или иначе, время
каким-то образом соединяется со знанием. Однажды он захотел, просто до
исступления захотел курить, он ощутил прекрасный дым сигареты, свитый
с запахом свежего кофе, влажной прохлады камня, не разбуженной
голубями листвы, - его пальцы уловили зыбкую дрожь ее тепла... Каково
же было его изумление, когда он обнаружил, что держит в своих пальцах
наполовину сгоревшую сигарету; оказывается, он курил. Да, таково было
утро. Мостовые матово отсвечивали голубой чешуей ночи. Песок хрустел
на зубах. Отечество дыма вставало со всех четырех горизонтов. Далее
Мишель Лери предлагает следующее соображение, которое может звучать
так: "Я был охвачен желанием того, что я уже делал, как если бы я не
делал этого... хотя объект моего желания не должен был быть им, то
есть, объектом желания, поскольку он свершился в желании - я уже
курил; но это желание было абсурдно и по другой причине: оно
демонстрировало, насколько ничтожна желанная вещь".