"Билл Драммонд. Дурная мудрость " - читать интересную книгу автора

Мне снились странные сны, холодный, головокружительный вихрь картин:
хрупкая красота, что взрывалась сверхновой звездой в конце пластичной эпохи;
раскаленное пламя порнографической похоти; проклятые любовники Данте
кружили, как обезумевшие скворцы, посреди адских бурь. Угловатые образы
женской зависти скользили по подиумам, демонстрируя дамские шляпки,
сделанные из человеческого говна; высокомерные и отчужденные, с глазами
жестокими и пустыми, они подставлялись под вспышки исходящих слюной
папарацци, похожих на свору взбесившихся псов, изглоданных своим фаллическим
телефотоголодом. Огни рампы мигали кроваво-красной больной палитрой Джорджа
Гросса; каннибальские зубы клацали в такт оглушительной диско-музыке. Тощие,
как скелетины, жены крупных промышленников сидели, затаив дыхание, и
испускали желтый гной из влагалищ, суженных хирургическим путем. Они
потихоньку пердели в сиденья кресел, обтянутых человеческой кожей, и
обмахивались, как веерами, кредитными карточками мужей. Снаружи смердел
третий мир.

Моча плещется в раковине.

Я проснулся в поту. Где-то в Алжире американский турист фотографирует
молодого араба, что плачет под пальмой - скорбит о своей загубленной душе.

Спим всю ночь до утра, словно три маленьких херувимчика. На пути в
утренний город.

Глава четвертая
Сауны, сигареты, минет
(Пир любви)

Путевой журнал Драммонда: вторник, 3 ноября 1992

Сон отступает и растворяется в бессознательном, пока сознание
пробивается в явь и пытается захватить власть над мгновением пробуждения. Я
открываю глаза. Сон ускользает, так что мне не удается спасти даже
крошечного фрагмента. В зазор между шторами пробивается солнечный свет. За
окном - сосны в шубах из снега и млечное небо.
Я перечитываю свой вчерашний бред, вношу исправления и добавления и
улыбаюсь нашим деяниям, зафиксированным на бумаге. Нахожу некоторые
неточности и откровенный обман: жеманных девиц было не три, а две, - просто
мне показалось, что три будет лучше. Для построения художественной
реальности. Пытаюсь выковырять козюлю из левой ноздри. Но она глубоко - не
достать.
Мне вдруг становится грустно. Мои дети, мои любимые люди - за последние
двадцать четыре часа я ни разу о них не вспомнил. Как будто я наглухо
отгородился от реального мира и от всех его проблем: как будто эта поездка,
которую мы так непочтительно и беспечно именует путем к Просветлению, и есть
бегство от жизни. Бегство трех взрослых дядек, которые не желают признать
очевидный факт, что жизнь - это штука тяжелая.
Гимпо тихонько похрапывает наверху, внизу Z, заядлый курильщик, хрипло
дышит во сне, я бы даже сказал, не хрипит, а скрежещет; а я размышляю о
жизни. О том, как все изменяется. Нет, даже не размышляю - а думаю тяжкую