"Пётр Драверт "Повесть о мамонте и ледниковом человеке" (Совершенно фантастическая история)" - читать интересную книгу автора

перепроизводству учёных на своей прекрасной родине. Экспансивный, горячий,
подвижной как ртуть, он был, однако, чрезвычайно аккуратен и
предусмотрителен и, отправляясь в какую-либо экскурсию, брал с собой
румяна, белила, помаду для рук и тому подобные вещи. По-русски он совсем не
говорил, ибо считал бесполезной тратой времени изучать этот варварский
язык, но считал себя знатоком России и писал корреспонденции в "Figaro".
Одна из них в своё время наделала шума в Парижском обществе Антропологии и
Культуры. Шамиоль подробно описал процесс зимней спячки мужика. Выходило
так, что на зиму русский крестьянин (moujik) забирается на раскалённую
добела печку, где лежит вплоть до весны, жуя кожаную перчатку (la
roucavitza). Далее следовало описание подобного же занятия у медведя и - на
основании сходства в анатомии строения его подошвы с подошвой мужика -
выводилось заключение о близком их родстве.
Доктор Сабуров был старожил города Ленска. Когда-то давно, ещё молодым
человеком, он попал в область и превосходство здесь акклиматизировался, не
утратив ни одной из светлых юношеских сторон своего характера.
Как врач он прославился необыкновенно быстро.
В Колымске, где он начинал свою деятельность, до сих пор помнят первый
серьёзный случай из его практики. Больной, страдающий хроническим
туберкулёзом почек, без хлороформа перенёс операцию, а Сабуров, вооружённый
одним якутским ножом, блистательно произвёл нефрэктомию. Операционный
комнатой служила баня, в качестве ассистента был местный дьячок. Всё
обошлось благополучно. Через несколько лет Сабуров перебрался в Ленск.
Круглый и живой, как мячик, с ясными детскими глазами, он был везде - и
всегда успевал делать самые разнообразные дела. С раннего утра его можно
было встретить разъезжающим от одного своего пациента к другому. В полдень
он защищал в окружном суде какого-нибудь неудачника. Затем следовали
дежурство и приём больных в гражданской лечебнице. Потом мы встречаем его
на заседании родительского комитета; немного спустя он доказывает в думе
необходимость канализации. А вечером граждане видят доктора в роли Уриэля
Акосты в любительской постановке пьесы на крошечной сцене местного клуба.
Поздней ночью он писал в своём маленьком кабинете монографию о Верльгофовой
болезни, а у ног его лежала большая коричневая собака и думала, когда же
отдохнёт её хозяин... У доктора было немало врагов, но он ни к кому не
питал злобного и враждебного чувства, он знал всю подноготную города, знал
всех обывателей до мозга костей; а всё знать значит всё прощать.
Одна слабость была у Сабурова: это - страсть отыскивать провокации.
Оттого ли, что лучшая пора его деятельности протекала в те времена, когда
приходилось много бороться с дегаевщиной, или от чего иного, только доктору
везде чудились провокации. И, надо сказать правду, он раскрывал их
удивительно ловко. В то время, когда какой-нибудь пропившийся и скучающий
абориген, желая взбудоражить общественную атмосферу, выпускал прокламацию
за подписью "Карающий попугай" и полиция сбивалась с ног, отыскивая
преступное сообщество, доктор уже знал все подробности дела и, летая по
городу, успокаивал встревоженных перспективой обыска обывателей: "Пустяки!
Это одна провокация"... Но объём понятия провокация у Сабурова был порою
необычайно широк; под это определение подходило иногда всякое неожиданное
событие. Рассказывают, что, когда от удара молнии загорелась сторожка на
городском выгоне, доктор воскликнул: "Это провокация".
Неизвестно, что заставило его примкнуть к экспедиции, - желание ли