"Иван Владимирович Дроздов. Унесенные водкой (О пьянстве русских писателей)" - читать интересную книгу автора

кабинетов ногой открываю, а те, что сейчас из деревни прут. сплошь льстецы и
хитрованы. Борис Можаев, Андрей Блинов; или вот - Коля Сергованцев. придешь
к нему - не знает куда посадить тебя, а повернешься спиной - пинка даст.
- Разные люди живут в деревне, - гудит Солоухин, - разные. Меня, к
примеру, не опасайся. Я, если что, в глаза скажу, а камень за пазухой
держать - нет, не таков.
- Посмотрим, посмотрим.
Рюмки следуют одна за другой, глаза моих собеседников блестят все ярче,
язык развязней - вот уже мы говорим одновременно и слушаем только себя, и
каждый решительно не понимает, что говорит другой и зачем он говорит.
Теряешь нить логики, ощущение времени. Солнце склоняется за лес, а мы
все гудим, и чем дальше, тем бессмысленнее наша беседа, и непонятно, зачем
приехал в Семхоз Солоухин и в чем смысл нашей встречи.
Домой я возвращаюсь обескураженный, мне неловко, почти стыдно и за
себя, и за моего великого друга Шевцова. Я говорю "великого" потому, что
именно таким я его тогда воспринимал. Слава его была в зените, - критики
рвали на части его роман "Тля", за один только месяц и только в центральных
газетах вышло десять разносных статей. А известно: ничто так не прибавляет
популярности, как ругань критиков.

Я живу в доме один, сплю в кабинете на втором этаже. Моя жена Надежда и
дочь Светлана в городе - жена работает, дочь учится в институте. Приезжают
на дачу в пятницу, иногда в субботу. Удобно для творчества и для дружеских
попоек, вроде вчерашней.
В пять часов я, конечно, не встал, едва поднялся в девять. Настроение
скверное. Не хочется есть и не смотрю на письменный стол. Болит все тело:
голова, живот, мышцы. Пил я немного, а вот какое действие оказывает на меня
спиртное, особенно, если пью и водку, и вино, и коньяк. Много раз себе
говорил: пить мне нельзя, такой уж организм: не принимает этой гадости. Но
как не выпьешь в дружеской компании? Что скажут товарищи?..
Ход мыслей этих знаком. Я всегда так думаю после попоек. И даю себе
зарок: пить меньше! Пить умеренно, культурно, - ведь так, наверное, пьют
дипломаты на разных встречах.
И каждый раз. садясь за стол с друзьями, помню об этих внутренних
беседах с самим собой, и пью меньше, чем раньше, прибегаю к разным уловкам:
то не допью, то не долью, а то под шумок водку нарзаном подменю, - а и все
равно: утром встану - настроение скверное, работа на ум не идет.
Раскрываю настежь окно, хожу по комнате. В памяти звучат отрывочные
фразы беседы с Солоухиным. Цельного впечатления о человеке не составилось.
От визита к Шевцову - досадное раздражение. Зачем же мы пили? И я столько
раз зарекался не пить даже малые дозы! Но в первые же минуты застолья всех
охватывает внезапный энтузиазм, обещания забываются, тормоза исчезают. Рюмки
точно птицы летают над столом, и все чаще, все резвее.
Что за наваждение прижилось в людском мире? Откуда сила такая у этого
зелья?
Думалось и о том, какие потери несем мы от пьянства. Вот хоть бы и эта,
наша вчерашняя невинная попойка. Я утром не встал, не сделал своего дела; и
друг мой Шевцов, и гость его Солоухин, - спят, поди, до сих пор. А встанут -
еще выпьют на похмелку, и снова целый день вычеркнут. И сколько их, этих
попоек, похмелок, вычеркнутых дней, недель и лет?.. Вино, как вечно