"Иван Владимирович Дроздов. Унесенные водкой (О пьянстве русских писателей)" - читать интересную книгу автора

аттестацию. - Они пьяного за версту слышат.
- Опять - пьяный! Да ты что, Иван! - где ты видишь пьяного? Ты как теща
моя: я воду пью, а ей мерещится водка. У меня со вчерашнего дня маковой
росинки во рту не было.
- Если вчера пил - тогда конечно.
Фирсову послышалась издевка и в этих моих словах, он сжал в кулаке
оленью голову посоха, выкатил на меня коричневые, еще не остывшие от вина
глаза.
- Ну, Иван! И ты туда же: мораль читать. Я к нему от жены и от тещи
сбежал, они мне всю плешь переели, а и тут покоя нет. Ты лучше винишка
налей - того, что Надежда твоя из черной смородины сделала.
"Опять пить!" - подумал я. И тут же дал себе зарок: на этот раз - ни
капли!..
Выкатываю из-за шкафа громадную, литров на пятьдесят, бутыль, наполняю
графин. Краем глаза вижу, как весь засветился мой гость. Придвинулся к
столу, крякнул от нетерпения и принялся прочищать нос. У него был застарелый
гайморит, и он часто и шумно шмурыгал носом, впрочем, не без некоторого
артистизма и изящества.
Наполнил бокал темной густой настойкой, подаю Фирсову.
- А себе? - зарычал он, обхватывая всей пятерней бокал.
- Ты, Володя, пей, а я не хочу.
- Как не хочешь?
- А так - не хочу и все. Позавчера у Шевцова выпил.
- С этим... кулаком?
- Каким кулаком?
- С Солоухиным. Владимирский окальщик. Он ведь в Москву перебрался.
Медведь нечесанный. Перстень показывал?.. Нет. На пальце печатку носит и на
ней портрет царя Николая. А окает больше для форсу, чтобы ото всех других
отделиться. Он теперь во все щели лезет, знакомства заводит. У меня не
задержался, к Шевцову пошел. Михалыч-то у нас - величина. А-а!.. Наливай
себе.
- Пей один. Не буду я. Голова не на месте. Писать мне надо.
- А мне не надо! Я стихами только и живу. А у меня жена. теща, два
сына. В год-то один тощий сборничек напечатают, получу три тысячи. Долги
раздам и опять... Хоть побирайся!
Достает с полки стакан, наливает мне. Я, чтобы не зверить гостя,
чокаюсь, отпиваю половину.
Фирсов доволен.
- Во!.. А то ишь - моду взял. Нос воротит. Ты, Иван, эти свои
чистоплюйские замашки брось. Не любят у нас таких - чистеньких. Вон
Солоухин - видел? Пьет как лошадь! И всем мил будет, скажут: мужик!.. Хотя и
провинциальный, а пьет как и мы, столичные. Солоухин далеко пойдет - вот
увидишь. Он к именитым в душу лезет. Насчет таланта литературного не знаю, а
талант лакейский сразу виден. Лакеев, сам знаешь, привечают. Наливай! Чего
задумался?
Я наливаю.
Фирсов на мой стакан уже не смотрит: пьет один - жадно, с присвистом и
прихлипом, и с каким-то нутряным глубинным кряканьем. Осушив бокал,
некоторое время смотрит на него, точно ждет еще что-то. И затем не торопясь
ставит его, - и далеко от себя, почти на угол стола, словно бы этим желая