"Иван Владимирович Дроздов. Унесенные водкой (О пьянстве русских писателей)" - читать интересную книгу автора

сказать: "Все! Будет! Я меру знаю - не алкаш какой-нибудь. Пью как и все
хорошие люди - культурно".
От выпитого вина Фирсов как-то весь воспламенился, - у него лаже лысина
порозовела. Однако на меня он не смотрит, а все сучит глазами по углам
веранды и не знает, что и о чем еще говорить.
И вдруг на мгновение сникает. По лицу поползли морщинки - точно от
внезапной боли.
- Говоришь, писать надо? - спрашивает он, не поворачивая ко мне глаз и
вновь захватывая пятерней бокал. - Мне тоже надо. Я ведь, как Твардовский:
пишу мало потому, что редко трезв бываю. А на пьяну голову чепуха разная
лезет. Рифмы, как воробьи, врассыпную летят. Скверно, брат! Стихи не идут, а
других доходов нет. Оно так: "Поэтам деньги не даются".
Он снова морщится, как от боли, и жмет бокал до хруста в пальцах, и
тихо, с глубокой грустью продолжает:
- Заметил я: вино образ гонит, он, образ, от вина бежит куда-то. Я если
винишка приму хоть самую малость, то сиди - ни сиди, а образа нет, и
метафоры, и сравнения - все крепкие для стиха кирпичики бегут из головы или
там в мозгах так запрячутся - клещами не вытащишь.
Слушая товарища, я невольно вспоминаю его стихи. Мы с ним и в
Литературном институте вместе учились. Свежим ярким образом он еще тогда
поражал нас.

Дрозды сидели на рябине,
Клевали спелую зарю.

Поэт он от Бога, талант щедрый, яркий - его потом недаром Михаил
Шолохов из всех поэтов выделит и в любви ему признается.
Я тоже люблю Фирсова - и как поэта, и как человека. И больно мне
слушать его откровения.
- Да если так, - невольно продолжаю его мысль, - брось пить и вся
недолга. И образы вернутся, и рифмы, метафоры засветятся - брось! А?..
Фирсов выпрямляется, смотрит на меня изумленно - словно на чумного,
басит:
- Опять за свое! А ты сам-то возьми и брось! И вылей на грядки всю
бутыль, все полста литров. Что скажет тебе Надежда, и зять Дмитрий, и дочь
Светлана? Нет, старик, все мы в плену у людских привычек, а люди, они без
вина не живут. Так-то. Налей еще стаканчик. Больно хороша у тебя настойка.

Как воры не любят честного, грязные - чистого, так пьяная компания не
любит и даже не переносит трезвого. В молодости я в застолье старался
поддержать дружеский кружок - пил хотя и меньше других, но отвращения к
спиртному не показывал. И чем я был моложе, тем больше у меня было друзей, и
не было среди них непьющего. Работая в "Известиях", дружил с Борисом
Галичем, Евгением Кригером, Юрием Феофановым, - они в то время были
маститыми, известными журналистами. И пили помногу, но знали ту черту, где
нужно было остановиться. Кригер и Галич пьяными в редакции не появлялись, а
Феофанов и в сильном подпитии шел в редакцию. Сидел за столом, склонив на
грудь голову, лицо красное, почти малиновое, а кончики ушей и носа белые.
Все знали, что он пьяный, но мирились, потому что и сами пили.