"Владимир Николаевич Дружинин. Тропа Селим-хана " - читать интересную книгу автора

- Ох, Тверских, - вздохнул Сивцов. - Ох, товарищ Тверских!
- Слушаю вас, - отозвался солдат и повернул к Сивцову широкое,
костистое лицо.
- Глупости у вас в голове, вот что. И потом - бросьте вы, наконец, эти
словечки - "железно", "классно". Так выражается отсталая часть молодежи, а
вы пограничник. Возьмите Тургенева. Как у него...
Пример из Тургенева, однако, не шел на ум капитану, и он замолчал.
- Идите! - закончил он.
Тверских подхватил поводок. Тотчас он и остроухая Гайка исчезли в
кустарнике.
Сивцов не спешил. Для порядка он осмотрел кусты, потом еще раз побывал
у пролома в ограде и поднялся к заставе. В канцелярии мерцала притушенная
керосиновая лампа. Капитан взял трубку телефона: вызвал комендатуру.
- Очередной кабан, - сообщил он.
- Добро, - ответил дежурный. - Спокойной ночи, Леонид Петрович.
Сивцов усмехнулся. Спокойной ночи! Шутит он или всерьез? Коли
всерьез, - значит, плохо представляет себе, каково здесь, на заставе,
ночами.
Он, Сивцов, не ляжет, пока не проверит наряды. Так уж положено. Участок
не маленький, до утра на ногах. Удастся ли поспать потом, неизвестно.
Капитан задул лампу, запахнул плащ, вышел. Тропа взмыла круто вверх,
сделалась скользкой, трудной. Черная туча покрыла луну, но капитан шагал
уверенно, машинально поднимал ногу над камнем, перескакивал через ямы.
За годы службы на заставе Сивцов приобрел способность "видеть ногами",
способность, отличающую старожила границы и всегда восхищающую новичка.
Кручи, которые некогда казались неприступными, карнизы, вызывавшие когда-то
дрожь и болезненное томление под ложечкой, стали ему привычными.
Он чутьем уловил среди камней солдат, ответил на оклик "Стой!" Еще
выше, у кромки снега, встретил дозор. Снег - запоздалый остаток зимы,
суровой и долгой - широким языком тянулся от самого гребня горы. Сивцов
спросил солдат, не заметили ли они следов на снегу, и, не довольствуясь
ответом, сам осмотрел ноздреватую фирновую залежь. Ветер тормошил плащ, от
фирна тянуло острым холодком и сыростью. Сивцов поднялся еще выше, на
гребень, под самые облака. В ясную пору отсюда на десятки километров
открывались каменные волны гор: на юге - чужих, на севере - наших. Сейчас
здесь клубилась непроницаемая для глаза сырая муть. Только чувство границы,
въевшееся в плоть и кровь, подсказывало, что тут конец советской земли!
Наряды окликали капитана, он выслушивал доклады. Солдаты говорили тихо;
обычные слова звучали у них по-особому значительно, а один, совсем еще юный
пограничник, опасливо поглядывая в чужую сторону, не докладывал, а
заговорщически шептал, и Сивцов не сдержал улыбку.
Он понимал юношу. Очень-очень давно Сивцов сам был новичком.
Все это время поток мыслей, рожденных ночной тревогой, не прекращался.
Сивцов испытывал досаду оттого, что нарушитель - всего-навсего очередной
кабан. Как раз теперь пригодился бы настоящий нарушитель. Даже очень!
Недавно застава прошла проверку. Стреляли средне: мешала плохая погода.
Проверявший офицер не брал во внимание того, что заместитель Сивцова целых
три месяца проболел. Словом, заставе не повезло. Она хоть и не на последнем
месте, но уже не в числе лучших. И Сивцов знает: ничто так не выручает в
подобном положении, как задержание нарушителя. Пусть он даже сам напорется