"Юрий Дружников. Досье беглеца (Роман-исследование о Пушкине)" - читать интересную книгу автора

Но русский ... не посетит
Моей могилы безымянной.
Наверное, было б практичнее сначала удрать из страны, а затем сочинять
прощальное стихотворение. Так мог поступить другой человек, но не Пушкин.
Поэтическое расставание с родиной весьма сдержанно, без особых эмоций, жалоб
и обид. Поэт простился - теперь осталось только выехать.
В Михайловском, как обычно пишут, Пушкин остался с няней Ариной
Яковлевой, которую с легкой руки мемуаристов записали ему в профессора
фольклора. Эта носительница народной мудрости и народного духа была добрая,
заботливая, безграмотная женщина, большая любительница выпить и к тому же
сводня. Она с ним дегустировала самогон и наливки, секреты приготовления
которых знала, и выпивку всегда держала наготове. Она приводила к нему на
ночь крепостных девушек, если барину не спалось, и спроваживала их, когда
барин в их присутствии больше не нуждался. Кроме нее, Пушкина обслуживали
дочь Арины Родионовны Надежда, муж Надежды Никита Козлов, так называемый
дядька, преданный своему хозяину до могилы, и двадцать девять человек
дворни.
В имении было много неполадок: нищета, воровство старосты, повальное
пьянство. Пушкину все равно, работают люди или пьют. Он уже простился и с
имением, и с этой страной. Лев в Петербурге должен уладить финансовые дела
поэта с издателями, пристроить кое-что из неопубликованного, получить денег
побольше, а также закупить ему журналы, книги и французскую Библию. А
главное, прислать нужные в дороге вещи и адреса. Перед самым Новым годом он
отправляет Льву еще один список необходимого, в нем дорожная чернильница,
дорожная лампа, спички, сапожные колодки, две Библии, часы, чемодан. Этого
сообщения нет в Малом академическом собрании сочинений. М.А.Цявловский
писал, что в рукописях имеется листок, вложенный в одно из декабрьских писем
1824 года, и комментировал: "Поэт в это время собирался нелегально уехать за
границу, и в посылавшемся списке перечислялись вещи, необходимые Пушкину в
дороге".
Все это надо делать в строжайшей тайне. "Зачем мне бежать? Здесь так
хорошо!" - он пишет, конечно, не для брата, а для промежуточного читателя
его писем. Конспирации ради в ноябре Пушкин переводит свою переписку на
соседей в Тригорском, прося посылать ему письма "под двойным конвертом" на
имя одной из дочерей Осиповой. Вяземский должен для конспирации подписывать
письма "другой рукой". А свои письма брату и сестре (видимо, посланные с
оказией) он велит сжигать. Поэт требует от брата 4 декабря 1824 года: "Лев!
сожги письмо мое!". И адресаты сжигали. Жгли даже те письма, которые
получали по почте, а значит, они перлюстрировались. Поэтому теперь нет
возможности точнее узнать, что и как происходило.
Тригорские соседки скрашивали предотъездные дни поэта и даже
участвовали в его хлопотах, правда, по-разному. Прасковью Александровну
Осипову Пушкин считал своим другом, доверенным в личных делах. На нее шла
переписка, она была связана со столичными друзьями и знакомыми поэта.
Незадолго до этого Осипова овдовела во втором браке и больше интереса стала
проявлять к светскому общению. При этом была она человеком суровым. Дочери
называли ее деспотичной и считали, что она исковеркала их судьбы. Скандалы в
семье бывали часто, а для разрядки нервного напряжения Прасковья
Александровна выходила на кухню и хлыстом секла прислугу.
По приезде Пушкин быстро сошелся с Алексеем Вульфом, сыном Осиповой от