"Юрий Дружников. Уроки Василия Гроссмана (Страницы воспоминаний)" - читать интересную книгу автора

получения пенсии. Они тихо стояли в очередях за справками, как за баландой.
У матери завязывалась дружба с людьми, некоторые приносили почитать
рукописи. Мать часто брала домой документы для работы или просто мне
почитать.
В начале февраля 61-го моя мать принесла в хозяйственной сумке две
тяжелые папки, связанные тесемками. Титульной страницы не было. Я начал
читать про немецкий концлагерь с прохладцей, но быстро втянулся и читал
полночи, а потом еще полтора дня. Только один раз потом у меня было
состояние такого же шока: когда ко мне попал "Архипелаг Гулаг". Я не знал
автора, но герои были мне знакомы по роману "За правое дело", и у меня
возникли подозрения. Ведь кое-что из романа печаталось в периодике, и дома
были разговоры, но конечно, из тех публикаций ничего серьезного нельзя было
извлечь.
Через три дня мать рукопись увезла, принесла от знакомых что-то новое.
А недели через две она пришла встревоженной. У ее подруги-машинистки,
которой она много лет давала перепечатывать архивные материалы, когда у той
была нужда в деньгах, и которая дала ей почитать те две папки, был обыск.
Василий Гроссман сам с чекистами приезжал к машинистке и забрали рукопись.
Страх поселился в нашем доме: хотя мать на словах пожалела, что рано вернула
две папки, не исключено, что от прижатой к стене машинистки гебешники
направились бы к нам.
Сейчас думаю, что я не был готов к чтению. Не хватило ума и жизненного
опыта оценить то, что я довольно быстро, не останавливаясь, прочитал. Ведь
Гроссман старше меня более чем на четверть века, и какого века! И как далеко
опередил живущие с ним поколения. Забегая вперед, скажу: зато уж когда читал
"Все течет" в начале 71-го, семя попало в подготовленную почву.
Прошло два года. Я был молодым журналистом, делал интервью чаще всего
без подписи, с известными людьми, в частности, с атомщиком академиком
Арцимовичем, который вдруг мне сказал, показывая модерновые картины дома на
стенах: "Опять травят писателей. Теперь взялись за Гроссмана. Нет уж, лучше
быть физиком". Я плохо разбирался в кухне того, что можно и чего нельзя: мне
только начали давать пинки и заворачивать написанное. И я загорелся мыслью
сделать интервью с Василием Гроссманом.
Наташа Роскина привела меня к Гроссману в маленькую квартирку у метро
"Аэропорт", куда Гроссман недавно переехал. Сегодня понимаю, что ему потому
и дали квартиру в писательском кооперативе на "Аэропорте", чтобы было
удобнее следить за входящими и выходящими. После незначительного разговора о
самочувствии и детях, Наташа сама объяснила хозяину цель моего визита.
Василий Семенович посмотрел на меня через очки с толстыми стеклами, как
смотрят в зоопарке на диковинное животное, и засмеялся довольно язвительно.
- Вы что, с луны свалились, молодой человек? Кто же вам разрешит это
напечатать?
- Попробую...
- Он попробует! - воскликнул Гроссман. - Да если и разрешат, то
выкинут всю суть дела... Нет уж...
На том интервью и закончилось.
Некоторое время колебался, открыться ли, что я читал его рукопись.
Названия "Жизнь и судьба" я не знал, а про "Все течет" тогда и не слышал.
Сказать - значило подставить его машинистку, не сказать - еще хуже. И я
рассказал. Он слушал внимательно. Потом сухо, без всяких осуждений, заметил: