"Владимир Дрыжак. Кесарево сечение" - читать интересную книгу автора

расследуемому эпизоду, из чего не следовало бы с очевидностью, что его
(эпизода) творцы - лица с аномальной психикой. Он заявил, что данный эпизод
не типичный и отослал меня к Сюняеву за типичными эпизодами. Валерий
Алексеевич взбодрился, вспомнил целую кучу таковых, рассказал пару забавных
историй, скоренько их обобщил и принялся разглагольствовать обо всем на
свете. В промежутках он "оперативно реагировал" на поступающую информацию и
раздавал инструкции выходящим на связь коллегам. Иногда к нему подключался
Зураб Шалвович, и оба они превратили мое существование в райское блаженство.
Потом Кикнадзе исчез, но появился Карпентер, зато пропал Сюняев, но уже
через два дня я предстал пред ясны очи самого Гири.
Когда Петр Янович обнаружил меня в помещении, его первой фразой была:
"Он кто?". Карпентер сказал, что не знает, но, вероятно, это боевое
пополнение рядов, ибо многие пали на полях сражений, и отряд нуждается в
доукомплектовании живой силой и техникой.
"А-а.., - сказал Гиря. - Это хорошо. Вам, молодой человек, надлежит
завтра вылететь на... и прояснить там обстановку".
Самое интересное, что я вылетел, и уж совсем интересно то, что (это
выяснилось, когда я через неделю вернулся) вполне прояснил. И только после
этого Гиря соизволил выяснить, кто, собственно, я такой.
Именно тогда он и произнес свой монолог: "Юноша!..".
Далее разговор протекал так:
"Вас зовут Глеб, а фамилия ваша Кукса, не так ли? Нам такие люди очень
нужны. То есть люди, лишенные способности задавать глупые вопросы, на
которые у меня нет возможности ответить, поскольку я ни черта не знаю о том,
что произошло, и сам желаю задать кому-либо эти самые вопросы. У вас есть
хватка и способность видеть то, что другие не замечают. Можете и дальше
заниматься статистикой, но я вам не советую. Окунитесь в кипение жизни,
соберите крупицы опыта, а уж потом осмысляйте и охватывайте умственным
взором. Ну, как, согласны?"
Я сказал, что должен подумать. Мне ведь необходимо написать и защитить
дипломную работу.
"Правильно, - сказал Петр Янович, благосклонно кивнув. - Но это
пустяки. Явится Сюняев - он вам все расклассифицирует в два счета. Я дам
поручение. У него не голова, а банка данных. Два дня - не больше. А формулы
вы подберете из учебников. И вообще, научная работа только тогда
плодотворна, когда делается на досуге. Я понятно излагаю?"
Именно тогда я впервые применил формулировку ответа, за которую Сюняев
обещал поставить мне памятник на самом видном месте. Я ответил:
"Вполне, и даже более того".
"Это радует и вдохновляет, - заметил Гиря. - У нас, таким образом,
намечается удивительно полное взаимопонимание. Так вы согласны?"
На другой день я дал согласие, о чем жалею очень редко. В основном,
когда нет работы.
Сначала я написал дипломную работу и, защитив ее на "хорошо", был
зачислен в штат. Примерно год у меня ушел на стажировку, в процессе которой
я сопровождал старших и более опытных коллег. Какое-то время я совершенно не
понимал, зачем они мотаются по Системе и лезут в чужие дела. Но постепенно
понимание наступило. Выражается оно примерно в следующем. Когда на место
происшествия прибывает человек, побывавший в других местах, где случились
другие происшествия, он видит многое из того, что никто из участников