"Дафна Дю Морье. Красавцы" - читать интересную книгу автора

- туда, где верещатники. Последние несколько недель он не раз слышал в
разговорах родителей это загадочное слово.
- Там все по-другому, ничего похожего, - наперебой повторяли отец и
мать. Вообще они вели себя странно: то расписывали, как ему там будет
хорошо, а то строго- настрого предупреждали, чтобы он не вздумал никуда
исчезать без спросу, когда они прибудут на новое место. Само слово
"верещатники" обдавало зловещим холодом, оно словно таило в себе неясную
угрозу.
Предотъездная суматоха только усиливала страх. Знакомые комнаты,
непривычно пустые, вдруг сделались чужими и неузнаваемыми, а тут еще мать
без конца сердилась и бранила его. И она сама выглядела не как всегда - на
ней была какая- то незнакомая одежда и уродливая шляпка на голове. Шляпа
закрывала уши, и от этого лицо ее тоже казалось чужим. Когда они втроем
вышли из дома, мать схватила его за руку и потянула за собой, и он в
растерянности смотрел, как родители, необычайно возбужденные, усаживаются
среди своих сундуков и чемоданов. Неужели, думал он, они сами чего-то
боятся? Сами не знают, что их ждет впереди?
Поезд уносил их все дальше от знакомых мест, но Бен не мог как следует
рассмотреть, где они едут. Он сидел на среднем сиденье, между родителями, и
видел только мелькавшие за окном верхушки деревьев; он понял, что они
выехали за город. Мать сунула ему в руку апельсин, но он совсем не хотел
есть и кинул апельсин на пол. Это был неосторожный поступок. Мать больно
шлепнула его по спине. В тот же миг, по странному совпадению, поезд резко
дернулся и въехал в черноту туннеля. В голове мгновенно возникла знакомая
картина: темный чулан, наказание... Он открыл рот, и на весь вагон раздался
крик.
Как всегда, никто не знал, что с ним делать. Мать тряхнула его так, что
он прикусил язык. Вокруг было полно чужих людей. Старик с газетой недовольно
сдвинул брови. Какая-то женщина, оскалив в улыбке зубы, протянула ему
зеленый леденец. Он знал - все против него. Его истошный крик становился все
громче, и мать, с пунцовым от стыда лицом, схватила его в охапку и вытащила
в грохочущий тамбур.
- Да замолчишь ты наконец?! - крикнула она.
Он перестал понимать, что происходит. Его вдруг оставили силы, в голове
все перепуталось, и он повис у нее на руках. Но от страха и ярости он
заколотил по полу ногами, обутыми в новенькие башмаки с коричневыми
шнурками, и грохот в тамбуре еще усилился. Душераздирающий звук,
подымавшийся откуда-то из его нутра, наконец замер, и только шумное,
прерывистое дыхание и судорожные всхлипывания напоминали, что боль все еще
не прошла, но почему ему так больно, он не знал.
- Ребенок просто устал, - сказал кто-то.
Они снова вернулись в вагон, и его пересадили к окну. Снаружи проплывал
незнакомый мир. Мелькали островки лепившихся друг к другу домиков. Он видел
дорогу и на ней машины; видел поля, а потом одни только откосы, которые
тянулись вдоль окон и, как волны, то вдруг вздымались, то падали вниз. Поезд
стал медленно тормозить, и родители поднялись со своих мест и начали
доставать с полок вещи. Снова все засобирались, засуетились. Поезд со
скрежетом остановился. Захлопали двери, где-то закричал носильщик. Они
выгрузились на платформу.
Мать стиснула его руку в своей, и он снизу вверх заглянул в лицо ей,